Какая тихая тревога,
какая светлая печаль!
Вдыхая пряный запах дола,
как терпкий папиросный дым,
поверишь ты, что долго-долго
ещё ты будешь молодым.
И августа уже не жалко…
Лишь в серости ноябрьских дней
поймёшь, что лето провожал ты,
прощаясь с юностью своей…
1966
«Сухие пятна на заборе…»
Сухие пятна на заборе,
зимы ослабли удила,
и серости холодной море
синица звенью подожгла.
И удивлённая трава
все мрачные сминает тени.
Гори, лежалая листва,
дыши, апрельское цветенье!
И в этой чистой тишине
невольно расправляешь плечи
и вновь идёшь, лицом к весне,
своей судьбе земной навстречу.
1966
«То серый, то сиреневый…»
То серый,
то сиреневый,
не плачь, ледок,
не плачь.
Под струнными деревьями
шагает
мокрый грач.
Сугроб к обрыву
пятится,
открыв зелёный клад.
К апрелю
солнце
катится,
и нет ему преград.
Парной земли истома.
Травинка, как игла.
И после
ледолома
на Волге
синь и гладь.
Сквозь талый запах ели,
смешинками полна,
коляской детской
едет
по улицам весна.
И снова
верит город,
стряхнув
зимы кору,
что время –
не к раздору,
а к ладу и добру.
1966
«Ветра от зорь красны…»
Ветра от зорь красны
на майском рубеже.
И музыка весны
колеблется в душе –
как воздух над травой,
как над землёю пар,
как лист над головой
и как в степи тюльпан.
Она во все концы
летит, беря в полон.
Доверчиво скворцы
садятся на балкон.
И тополёк дрожит,
похожий на весло.
И всю печаль с души,
как льдину, унесло.
1966
«Апрель, он сыплет птичью звень…»
Апрель, он сыплет птичью звень,
дитя помолодевшей зорьки.
Нетерпеливая сирень
торопится открыть глазёнки.
И разве нужно горевать
в такую пору, разве можно?
Возьми-ка новую тетрадь,
потрогай синюю обложку.
Весна, она всегда сильна,
она всегда права, не так ли?
Так урони в тетрадь слова,
как будто солнечные капли.
Забудь сомнения свои,
услышь, простившись с тишиною, –
щебечут в парке воробьи
про счастье вечное, земное…
Из дома выйди, удивись:
земля, оттаяв, пахнет хлебом!..
И это молодое небо
носи в глазах своих
всю жизнь.
1966
«Завидую стрижу…»
Завидую стрижу,
который – в облака!
Завидую дождю,
упавшему в луга.
И взлётной полосе,
когда взлетает Ту!
И простенькой красе
домишек на плоту…
Завидую тебе,
к реке тропа лесная.
И собственной судьбе,
которой я не знаю…
1967
«…А мне хотелось одного…»
…А мне хотелось одного:
чтоб ночь такая – не кончалась.
А всё, наверно, оттого,
что лодка на воде качалась,
что фиолетовой волной
река махала вслед закату,
что пахло спелою весной:
разливом, деревом, загадкой…
Тянуло тишью от озёр,
костер трещал, от воли весел.
И месяц бился, как осётр,
в оранжевых сетях созвездий!..
Я думал: утром будут птицы
и капель синий беспокой,
но ничему не повториться,
тем более – ночи́ такой.
Качались ветви, будто вёсла,
и травы набирали рост.
И падали на землю звёзды,
как будто бы птенцы из гнёзд.
1967
«И, тополей касаясь…»
И, тополей касаясь,
гонимая теплом,
луна скатилась за лес,
как будто снежный ком.
Вставай скорей, Галина:
охрипли петухи!
Заря спелей малины,
осинники тихи.
Над синею водою
растаяла звезда.
Такою молодою
останься навсегда!
Не то чтоб гору счастья
судьба дарила впредь,
а просто б нам почаще
у озера сидеть.
Чтоб облако – качалось!
Чтоб голубела высь.
Чтоб утро – не кончалось
в душе у нас
всю жизнь.
1967
Смена лет
«Снег молодой…»
Снег молодой.
Сугробы горячи.
Сосульки с крыш заботливо оббиты.
В январской целомудренной ночи
легко стряхну налипшие обиды.
У Волги неуютно:
сталь воды,
и к горлу Волги потянулись льды.
Туман морозный обступает мутно…
Другое дело –
солнечное утро!
Другое дело –
улицей идти,
встречать людей спешащих на пути.
– Привет, привет, –
товарищу кивну, –
что не звонишь?
Дела опять заели?
Два слова.
Руку другу протяну.
И вновь –
бульвар,
афиши,
рельсы,
ели…
Троллейбусы проносятся, лихи,