Как и полагается в таких случаях, собрался Совет старейшин, чтобы мирно и спокойно обсудить предложения Генриха. Все его замечания они готовы были рассмотреть объективно и беспристрастно – но Дрозд оказался совершенно не способен к дискуссии. Игнорируя доводы оппонентов, перебивая их на полуслове, не давая изложить мысль до конца, то и дело вскакивая и повышая голос, он орудовал одними эмоциями, не считая нужным аргументировать свою позицию. Вёл себя так, будто правота его ясна всякому разумному человеку, а старики просто занимаются демагогией, дабы сохранить власть.

Когда дискуссия наконец зашла в тупик и бессмысленность её стала для всех очевидна, старейшины напомнили Дрозду, что тот является гостем на Рейзене и обязан им своей жизнью, призвали его смириться с порядками на острове, которыми почему-то были довольны все, кроме него. Дрозд ответил, что большинство довольно этими порядками лишь потому, что обмануто, но он сделает всё, что в его силах, дабы открыть народу глаза и спасти его от порабощения.

Сказав это, он ушёл, хлопнув дверью. Старейшины не восприняли его угрозы всерьёз и не стали ему препятствовать. Они были уверены, что дроздовская пропаганда на их слуг не подействует. Однако они недооценили его силу убеждения и талант воздействовать на умы, подкреплённый многолетним опытом антиправительственной агитации.

– Зачем вы позволяете господам управлять вами? Почему допускаете, чтобы вас использовали как рабов? Вы такие же люди, как они. Вы не обязаны их обслуживать. Почему одни должны всю жизнь горбатиться на других, которые в это время сидят в своих дворцах в тепле и уюте? Зачем копировать здесь строй жизни империи, от которого мы избавились с таким трудом? Зачем делать рай для господ, если можно сделать рай для всех?

Поначалу его не слушали. Все эти россказни были до боли знакомы. Все знали, что из этого вышло, и никто не хотел наступать на те же грабли. К тому же господа прекрасно относились к слугам, и те добровольно поехали с ними на остров. Но Генрих не унимался:

– Вашу свободу украли большевики. Но здесь некому её красть. И успех Февраля наконец может стать абсолютным. То, что не вышло на Большой земле, гораздо вероятнее может получиться в масштабах острова. Тем более что вполне себе существует в большой Америке.

Последний аргумент мощнее других действовал на утомлённых каторжной работой простолюдинов. Никто из них, разумеется, не был в Америке, и в дроздовские россказни они верили слепо и некритично.

– Вы все рождены свободными. Вы должны быть равны перед законом. Каждый из вас может сам выбрать себе то место в жизни, которое хочет занять, имеет такое же право жить на холме, как и любой другой, и заниматься тем, чем хочет, лишь бы это не мешало другим. Это последнее слово цивилизации, которому давно уже следуют все развитые народы, в то время как вы продолжаете пребывать в средневековой отсталости. Этот клочок земли – не собственность князей, что манипулируют вами. И вы тоже не их собственность. Всё здесь общее. И если там, на Большой земле, богачи силой держали вас в повиновении, здесь сила на вашей стороне. Их меньшинство, и они не должны навязывать большинству свои правила, свои вкусы, верования и взгляды на жизнь. Даже ваша религия есть ваше личное дело, и вы никому не обязаны ходить в храм, исповедоваться, причащаться и соблюдать посты, если сами того не хотите. Вы никому ничего не должны. И никто не вправе указывать вам, что делать и как жить.

В конце концов некоторые слуги решили примкнуть к Дрозду. Они вооружились вилами, граблями, топорами и косами и явились к отцу Иллариону с требованием устроить свободные выборы правителя острова. Батюшка был вынужден согласиться. Он хорошо знал риторические приёмы Генриха и понимал, что спорить с ним бесполезно. Аргументы бессильны перед грубой физической силой. Он собрал всех жителей острова на вершине холма, и новоявленный революционер обратился к ним: