Храм пустел с каждым днём, ибо Дрозд учил народ, что вера – личное дело каждого и за несоблюдение обрядов гражданин ответственен лишь перед Богом, если, конечно, верит в Него. Появилось много «православных по убеждению», которые верили в Бога наедине с собой и считали это правильным, находя более важные дела, нежели выстаивание службы. Были и открытые атеисты, позволявшие себе грубые насмешки над религией, за что никто не смел их судить, ибо это тоже было их правом.

Нравы на острове постепенно разлагались. Дрозд неустанно пропагандировал американский стиль жизни. Парни свободно встречались и расставались с девушками, наплевав на мнение родителей. Браки распадались, потому что один из партнёров захотел уйти к другому. Дрозд законодательно отделил церковный брак от гражданского и разрешил разводы. Обязал островных врачей делать аборты. Запретил осуждать девушек за недостойное, с точки зрения устаревшей морали, поведение.

Островное хозяйство тем временем близилось к краху. Новоявленные граждане отказывались кому-либо подчиняться и всячески отлынивали от тяжёлой работы. Каждый стремился занять местечко потеплее, делать лишь самое необходимое, дабы прокормить себя и свою семью. Появились бездельники, которые вовсе жили за чужой счёт и ничего не хотели делать, злоупотребляли алкоголем и подворовывали на чужих огородах.

При этом Генрих с каждым днём обогащался, всё выше поднимая налоги и всё больше из них забирая себе, растрачивая на излишества и прикармливая стражей, чтобы верно служили ему и охраняли его покой. Власть развращала его, и очень скоро он стал начальником хуже тех, с которыми всю жизнь боролся. Каждый день собирал он народ на вершине холма, переманивая людей из храма, и читал сладкоголосые речи о том, как хорошо теперь живётся островитянам и как плохо было раньше. Столь настойчивая пропаганда не могла не иметь действия на безграмотный народ.

Россказни Дрозда о том, что островитяне в любой момент могут сместить его с должности, оказались пустыми словами. Стоило возникнуть оппозиции, как Дрозд тут же начал давить её. В своих речах объявлял протестующих врагами свободы, желающими снова закабалить народ. Если то был простолюдин, Дрозд обвинял его в том, что он подкуплен князьями, посулившими ему привилегии. Если и это не действовало, подбрасывал чужие вещи и обвинял в воровстве. Однажды даже подговорил охрану хорошенько избить одного из них, чтоб знал своё место.

Первая же зима оказалась довольно холодной и голодной. Но уже не продукты были вожделенной мечтой островитян, а дроздовские деньги, за которые можно было купить еду в его магазине. Рейзенцы разучились думать, как произвести пищу. Каждый полагал, что это должен делать кто-то другой. Или же пища сама возникает неизвестно откуда, прилетает с неба по велению Божьему. Они думали лишь о том, как достать денег. На всех еды хватало, только если разделить её поровну и раздать каждому понемногу. Однако никто не хотел довольствоваться малым, каждый был сам за себя, мечтал урвать для себя кусок побольше, наплевав на других. Началась настоящая война за деньги. Сильные отнимали у слабых. Мужья бросали семьи, обрекая своих детей на голодную смерть, потому что едва могли прокормить себя. Сыновья отбирали пенсию у стариков-родителей.

Тем временем Дрозд, выгнавший хозяев из самого большого княжеского дома и поселившийся в нём, ни в чём себе не отказывал. Забирая у своих подданных почти половину их заработка и тем обеспечивая роскошную жизнь для себя любимого, он вызывал справедливое возмущение всего острова. Однако всегда находил оправдание столь крупным поборам, выдумывая несуществующие траты на благоустройство Рейзена.