Ее муж Свешников, поселившийся под конец жизни в Гефсиманском скиту близ Троице-Сергиевой лавры, наотрез отказался дать Марии развод, даже когда она сама приехала к нему просить об этом. Они не виделись с тех пор, как Мария сбежала с Лентовским в Петербург, и все равно старик был непреклонен. Единственное, на что он соглашался, – это признать Татьяну своей дочерью и дать ей свою фамилию. О настоящем отце девочки напоминало лишь отчество Павловна, записанное в метрике при крещении ее в родовой усадьбе Долгоруковых Волынщина под Москвой.

Павел… красавец, умница, личность… Их отношения, такие горячие вначале, спустя десять лет постепенно угасли, и однажды в сердцах брошенного князем какого-то обидного слова оказалось достаточно, чтобы Павел и Мария расстались…

Мария тряхнула головой, и воспоминания отступили. Она вновь оглядела зал: кажется, и публика, и присяжные устали от грязных подробностей, которые на нее вывалило обвинение.

– Подсудимая бессовестно заманила меня в свои сети, воспользовавшись моей юностью и неопытностью, – с завидным красноречием продолжал истец.

По залу прокатился легкий смешок. «Неопытный» Орлов-Давыдов был давно женат на баронессе де Стааль, родившей ему троих детей. Но к несчастью, его старший сын и наследник огромного состояния был умственно неполноценным.

– Она не гнушалась ничем, чтобы добиться своей цели и буквально навязала мне знакомство. Мало того, она пригласила меня в номер, напоила шампанским и попросила помочь расстегнуть корсет!

Боже, к чему такие подробности? Они познакомились в Москве в гостинице «Националь» у телефона в холле на первом этаже. Вниманием Марии завладел высокий, представительный мужчина, оказавшийся ее давним поклонником и…двоюродным братом Павла Долгорукова. И Мария Яковлевна неожиданно для себя влюбилась в графа – отчаянно, безрассудно, так, как любят на склоне лет. А может быть, это был панический страх перед подступающим одиночеством?

Мария пустила в ход испытанный женский арсенал – и томные взгляды, и сильно декольтированные платья, и легкие прикосновения, и романсы, и посвященные графу стихи. Свои бриллиантовые серьги дивной красоты – вторых таких не было во всем Петербурге – Мария переделала в запонки и подарила графу.

Алексей же Анатольевич вел себя несколько странно. Вроде влюблен, но к решительным действиям переходить не собирался. Про графа ходили самые нехорошие слухи – начиная с его, мягко говоря, невысоких умственных способностей, хоть он и был членом Государственной думы, и заканчивая нетрадиционной сексуальной ориентацией. Молва приписывала ему любовную связь с собственным слугой по имени Карл Лапс. Но Марии казалось, что уж ей-то удастся отвратить графа от порочной жизни и наставить на путь истинный.

Время шло, а их отношения не перерастали границ нежной дружбы. И Мария Яковлевна вспомнила, что Орлов-Давыдов увлекается модным тогда спиритизмом. Может быть, некий дух внушит графу, что его безумно любит одна женщина и не может без него жить, думала Мария, приглашая в свой дом на Фонтанке известную петербургскую гадалку Анну Чернявскую. Очень не хотелось ей заниматься таким богопротивным делом, но что еще оставалось? И граф поверил этому искусно разыгранному спектаклю.

Ему нужен сын, продолжатель фамильных традиций? Что ж, придется его якобы родить… Несмотря на возраст, который Мария и не думала скрывать. Но, видимо, граф плохо разбирался в вопросах женской физиологии, как, впрочем, и во многих других. Кроме, пожалуй, автомобилей – Орлов-Давыдов был в числе основателей первого российского автомобильного клуба – и масонских тайн – он возглавлял петербургскую ложу «Полярная звезда», заседания которой проходили в его роскошном особняке на Английской набережной.