– Лука, ты опять все забыл… У него ведь случилось несчастье, – сказал Ренато.

– Какое несчастье? Какое еще несчастье!

– Рафаэль, принеси скорее лекарства, – крикнул Ренато, поглядев на балкон, где сидел его внук.

– Лекарства, лекарства! – повторил за ним Лука. – Я здоров как бык. Сами пейте свои лекарства… без вас все знаю, – сказал он вдруг, и будто бы смирившись, сел на место.

– Рафа, внучок, иди сюда, – позвал Лука. Он взял у него две белые таблетки, положил на язык и запил водой, затем дотянулся, сорвал с куста несколько гроздьев белого винограда и, положив в пакет, передал мальчику. – А ну, сбегай к Фаусто, наведай старика. Передай ему от меня виноград.

– Ты что делаешь? – отойдя от оцепенения, спросил Ренато. – Куда ты его посылаешь? Иди, иди домой, Рафаэль.

– Бегом! – повторил Лука, и Рафаэль поднялся на носочки. – Мигом, туда и обратно. Скажи Фаусто, что мы навестим его вечером. Все, беги.

– Так значит, он не бездомный? – удивился профессор.

– Ты безумен! – вскрикнул Лука. – Да ты больше похож на бездомного, чем он. Наш Старик богат. А ты, видать, с другой планеты, раз его не знаешь. Фаусто Семприни. Ты разве не слышал о нем? Только невежды его не знают. Он сделал целое состояние на скульптурах, как можно спутать его с бездомным?

– Вообще-то многие с первого взгляда так думают, – сказал Ренато. – Он всегда ходит в рабочей одежде. Для него что мастерская, что улица – одно. Просто одевается, но богат едва ли не как царь Соломон… Глаза нам всегда лгут, ведь и сам Фаусто не стремится показать миру свое богатство.

– Ты почему еще здесь? – Лука так вскрикнул на Рафаэля, что аж зашелся продолжительным кашлем.

На мальчике была широкая майка и короткие шорты, которые он носил, судя по всему, лет с семи. Сейчас ему на вид было десять. Он поправил кепку со знаком Мерседес и рванул, шлепая сланцами по мокрой брусчатке, которую залили водой, чтобы придорожная пыль немного осела.

Андре собрался уходить, но Лука, косо поглядев на него, невежливо попросил остаться.

– Эй, а ты куда собрался?! Пришел, поставил на уши, а теперь решил свалить? Наш старик живее всех живых! Ну что, что? Что глаза вытаращил?

По спине Андре пробежала легкая дрожь.

«Какой абсурд! – подумал он, – старик сошел с ума, не иначе! Превратили смерть друга в комичную сцену… Зачем только я к ним подошел… Они и меня теперь хотят свести с ума».

Ожидая весть мальчика, старики чуть не разругались. Это началось сразу после того, как Андре пренебрег всеми их попытками поймать его на лжи. Он встал в стороне и закурил. Ренато был больше встревожен, и, похоже было на то, что старик что-то знает. А у Луки, судя по всему, были трудности со здоровьем. Одной из его проблем, как догадывался Андре, была кратковременная потеря памяти, которая сразу дала о себе знать. Ренато постоянно что-то ему нашептывал, а тот ахал и кивал головой. Они чем-то делились между собой, в то время как Филлини оставалось только ждать. Он и сам не хотел уходить. Судьба богатого скульптора, который пел траурную песню за минуты до самоубийства, стала для него настоящей загадкой. Он еще не был одержим идеей новой книги, но чувствовал, как происходящее постепенно захватывает его.

Что-то дрогнуло в груди. Впервые в его голову прокралось пугающее сомнение.

И что же, – подумал Андре, – опять все повторяется… круг за кругом. Я жив, а кто-то умирает. Их мысли угасают, а мои продолжают тускло мерцать, рождая все новые вопросы. Что будет, когда иссякнет мое последнее стремление прославиться и обрести бессмертие? Это чувство так близко, как никогда. И потом. Не будет ли Дух жить внутри меня вопреки желанию? Не будет ли он вязнуть в веках, не найдя смерти?