Солнце сверкнуло ослепительным зайчиком, и Ане вдруг представились эти альбомы, много альбомов, соединенных разноцветными нитями, беспорядочно свисающими по сторонам одной самой большой, самой толстой, уходящей куда-то далеко и ввысь. И от этого нагромождения лиц, событий, дат голова у нее закружилась, поплыла земля под ногами, но голос Стефана тут же подхватил, вернул в действительность.

– Ну, вот и все, – он рассматривал получившийся этюд. – Что скажете, девушки?

Аня облизнула пересохшие губы, очень хотелось пить. Все плыло перед глазами; и Стефан, и аллея, и набережная с рекой – все казалось удивительно бледным, бесцветным, безжизненным, будто выжатая досуха тряпка. Зато картина жила, пылала красками, затягивала, будто омут; казалось, стоит только задержать взгляд и можно провалиться в нее, исчезнуть, раствориться. Она встряхнула головой, пытаясь сбросить наваждение, увидела рядом Тоньку, сжавшую коленки, зажмурившую глаза…

– Эй, – позвала ее Аня, – Тоня…

Она хотела позвать громко, бодро, но голос получился совсем слабый, бессильный, как все вокруг.

Тонька раскрыла глаза, полные сонной мути.

– А мы где? Почему здесь? А сколько времени? – она потащила из сумки телефон.

Стефан вскинул руку, посмотрел на часы.

– Уже пять часов вечера.

– Как?! – подружки вскочили, как ужаленные. – Как пять часов?

– Так, пять часов, – Стефан будто и не замечал их смятения. – Мы с вами хорошо поработали, – в голосе его звучало удовлетворение, – уложились до захода солнца.

Аня посмотрела на Тоньку, прочитала в ее глазах собственные мысли. Ну, конечно! теперь их легенда летит ко всем чертям – занятия давным-давно закончились, и придется объяснять, где они были все это время. Мама вообще может в школу позвонить, поинтересоваться – вот сюрприз будет!

Тонька схватилась за телефон.

– Ну конечно, сто звонков пропущенных! – она бросила телефон в сумку. – Что теперь делать?

– Ничего не надо делать, – вдруг ответил ей Стефан, – если твоя мама звонила, значит, все в порядке, она просто волнуется за тебя. Так хотя бы у нее будет повод позвонить твоему отцу.

У Тоньки в глазах – растерянность, отчаяние, она взглянула на Аню: «Ты? Как ты могла?!»; та в ответ округлила глаза: «Что за бред! Когда?». Они уже схлестнулись было в визуально-виртуальной потасовке, но Стефан остановил ее.

– Аня здесь ни при чем, Тоня. Ты сама мне все рассказала.

– Как это? Когда? – Тонька недоверчиво посмотрела на него, бросила Ане мрачно-укоряющий взгляд: «Я же говорила – не надо с ним связываться!».

Стефан усмехнулся.

– Когда я рисовал. Я же попросил рассказать о себе, вот вы и рассказали.

– И я тоже? – Аня почувствовала, как сердце ухнуло в бездну – Господи! что она успела ему наговорить? Ведь, если Тонька рассказала про себя такое, тогда о чем могла наболтать она сама?

Стефан улыбнулся, пожал плечами.

– Милые леди, все, что я услышал сегодня от вас, навсегда останется только со мной. Никто и никогда не узнает ничего из того, что здесь прозвучало, клянусь вам. Хотя я невольно записал все это, но эта информация защищена самым надежным кодом из всех, которые были когда-либо придуманы. Взломать его под силу лишь только вам самим, мне и Богу.

Не сговариваясь, подружки переглянулись, вздохнули. Тонька хмуро спросила:

– И куда ты все это записал?

Стефан показал им этюд.

– Вот сюда, – его улыбка была яркой, обезоруживающей – восклицательный знак в конце предложения.

За всю дорогу они перекинулись лишь несколькими фразами. Молча стояли на остановке в ожидании автобуса, так же молча ехали, трясясь в нем, душном и полном тяжелых после работы мужских и женских тел. Не говорили ничего и сейчас, шагая рядом, касаясь локтями, угадывая краешками взглядов друг дружку, – пугливо-растерянно, подавленно-стыдливо, – подруги, жертвы, соучастницы. И думали о Стефане. Конечно, о нем – Аня могла поклясться, что мысли Тоньки тоже заняты им. А чему удивляться? Такого, как сегодня, не происходило в их жизни никогда.