Вот эта зима была тяжёлая для многих в нашей деревне.

Пришла весна 1922 года. Богатые мужики посеяли немного, а у нас не было семян, а только было посеяна немного озимая рожь, но она поспеет только 10/VII. И вот настала самая тяжёлая пора нашей жизни. Май, июнь, июль – голод. Но богачи опять придумали. Оне выхлопотали вагон и поехали в Славгород за хлебом. Собрали свои вещи, а оне у них были, и наменяли хлеба на свои хорошие вещи. И привезли домой, и скупали у бедных хорошие вещи, но много дешевле и опять уезжали. И у них получалось хорошо.

А у нас была изба деревянная, старая и стояла рядом с богатым мужиком. Вот ему надо было усадьбу, а не избу. Он сына должен отделить, и купил у нас эту избу за 20 фунтов пшеничной муки (8 килограмм). Но тут один мужик сказал, что у Бутырского разъезда в болоте есть мох белый13 и показал калач хлеба. И говорит, что это состряпан из этого моха. Но мать нам покоя не даёт, надо ехать. Но мы с братом Иосифом поехали. От нас 10 километров. Подъехали, а там сколько людей, – кто где. Рубят этот мох (торф) (он толщиной до 1 метра) кусками, гранатыми14, как саман. Правда, он на взгляд белый, но в нём всяких корешков внутри много. Наклали воз, привезли, насушили, намяли, насеяли на сито, и мама давай заводить квашню, ведь мужчина сказал, что калачи из этого моха стряпают. Но он как был мох, так и в квашне мох. Наутро мама стала его раскатывать, а он как опара или, наш маленький брат сказал, как заячий кал (говно), похож. Но посадили на листы и – в печь. Но ни калачи, ни шаньги, а просто круглые, как мячики, шары. Испекли, начали есть, но оне ничем не пахнут. Отец нам говорит: «Съешьте по колобку и хватит. А я побольше съем: что будет со мной» Но отец наутро очень заболел от этого моха и велел его отдать. Если кто хочет, пусть едят, а мы не будем. И тут нашёлся человек Иван Ник., да ещё дал нам за него бумаги писать. Он сам работал писарем.

Но тут опять слышно, что в деревне Шаламово одна бедная вдова сказала, что ей во сне сказал вроде святого, что нужно идти в это болото в деревне Шаламово, близ посёлка Кирово. И там на дне есть крупа. Берите её, сушите, мелите и ешьте. Тут поехали за ней наши и издалека. Из деревень Заманилки и Половинное, и ехали на лошадях и быках. И набирали этой крупы помногу. Её брать было ловко. Она лежала на дне болота и неглубоко: один метр глубины. И везли её мимо нашей деревни, и их путь был 150 км. Оне по дороге ночевали в поле, но их лошади были слабые и не могли везти дальше их груз. Тогда хозяева отбавляли и оставляли эту крупу прямо на полянке, на земле, там, где ночевали.

Но мы узнали об этом и пошли за крупой. Правда, её много было на полянке. От нашей деревни всего 2 км. Мы её тоже много набрали, тем более нам её «святой» вовсе рядом подвёз. Но по дороге тоже отбавили и вернулись второй раз.

Но наутро рассыпали на полога и стали сушить. А когда высушили: оно похоже на какую-то няшу, и видно в ней, вроде червей. Мой старший брат Иосиф, ему было тогда 16 лет: «Давайте просушим и разберём тщательно, что там есть». Всё это проделали на телеге. И в этой крупе, богом данной, шестая доля букашек и червяков. И об этом мы сказали всем, и никто не стал её кушать.

А тут опять беда: не стало соли. И вот мы поехали в деревню Введенское за соленой водой. Привозили на лошадях в бочках, а потом делали листы из железа глубокие, 8–10 см. Наливали воды и кипятили в огороде на костре. Вода испарялась, а соль оседала на дно листа, но она сливалась в плитку. А тут мы с братом, просто по ошибке, положили ковшик на воду в лист, а ручка осталась на кромке листа. А когда подняли ковш, то в нём – почти полный соли. Обыкновенная поваренная соль. Когда вода кипит и подымает соль, а заходит против ковша, вода уж не кипит, и соль садится в ковш.