А потом, все вспоминая конкурс, довольно сильно подпоил Татьяну вином и устроил с ней в красном купальнике, откровенную фото сессию, о которой она потом стеснялась вспоминать и требовала, чтобы он уничтожил те фотографии, а Алексей врал, что пленка целиком засветилась при проявке.

Утром Шаров проводил Татьяну на настоящие съемки, а на обратном пути в метро ему попался стенд, на котором Таня рекламировала зимние куртки. И он отметил про себя, что именно в этой куртке она была с ним на даче и выгляди она всегда, как на этом стенде, он бы был самым счастливым человеком на свете. Фотографу удалось поймать в ее лице такое юное наивное и доброе выражение, что Алексею на секунду даже стало стыдно.

– Вайнштейн выпускает Маринину и Акунина, а недавно к нему перешел Сорокин. Моя сестра – директор одной из его фабрик. Она говорит мне: «Дура, с кем ты встречаешься?» – разболталась Татьяна больше обычного и Алексей тут же обиделся.

– Это она про меня, что ли?

– Нет, вообще.

– Это про богатых, что ль?

– Нет, про простых. Я как-то с одним встречалась. А тебя она еще не видела, надо вас познакомить. Хочешь, пойдем вместе с ней в тренажерку в «Паруса»?

– А я, что не простой? – раздраженно спросил Алексей. А сам про себя подумал: «Встречалась с простыми! Фу, какая мерзость!..»

В тренажерке должны были быть еще и сауны.

Шаров стеснялся, находясь в этом одном из самых дорогих в Москве спортклубов. Пока Татьяна бегала на специальной дорожке в белых кроссовочках, с собранными на затылке волосами, Алексей забыл гордиться, что, наверное, окружающие догадываются, что этой девушкой он регулярно наслаждается.

Сестра, на шаровский взгляд, была красивее Татьяны, хоть и ниже ростом, а ее живот и бедра тут же захватал его взгляд, когда они все вместе приземлились на жаркие деревянные лавки. Алексей не знал, с чего начать говорить, он только знал, что сестра читала его рассказы. По лицу ее он видел, что они ей, по-видимому, не понравились – ведь они не очень коммерческие. Один сострадательный, о сельском дурачке, за прототипом которого Алексей долго наблюдал, Шаров написал этот рассказ искренне и сам долго не понимал, почему его так привлекла эта тема, другой рассказ был о вдове, а вот третий – про красавицу с оперированным носом, таких носов было много у девушек, что занимались в тренажерном зале по соседству.

Сестра была очень загорелой. Взгляд Шарова все не мог оторваться от ее красивого ухоженного тридцатичетырехлетнего живота и вот он уже мечтал, что и она когда-нибудь обязательно будет принадлежать ему и все это стечение обстоятельств – точно судьба.

И тут в элитном спортклубе с саунами хотелось быть особенно утонченным, и он острее всего чувствовал, что ему суждено стать богатым и знаменитым. И он выбирал быть с буржуазией. «А как же великие художники критиковали ее? Ведь надо же критиковать!» «Нет, надо быть где-то посрединке…»

И Шаров забывался, представляя, как именно Татьянина родственница когда-нибудь станет его любовницей. Мысли, что он был с Татьяной, с ее единокровной сестрой еще больше разжигали его…

– Ей не нравится ее муж, он не достоин ее, – говорила когда-то Татьяна еще у себя дома, когда к ним в комнату забегал смешной куклоглазый сын сестры, выкрикивающий что-то и требующий играть с собой. Алексею нравился этот мальчик, и он даже не обижался, что тот отвлекал их с Татьяной от настоящих игр, в которые Татьяна обязана была играть полуодетая.

Утром после работы Алексей с Олей вместе возвращались домой, шли вдвоем до самой станции метро. И в их разговорах Шарову было понятно: о чем бы ни говорили – говорят не о том. Ему даже было стыдно – слишком уж часто срывались с Олиных губ в его сторону комплименты. Он даже насмехался над собой, потому что иногда стеснялся смотреть Оле в глаза.