– Чего же народ требует? – нетерпеливо спросила Софья.

Ответ она опять получила от Шереметева:

– Воцарения Ивана Алексеевича. Стрельцы так и говорят: мол, царевич Иван летами уже совершенен, а царевич Пётр слишком молод, и за него станут Нарышкины править.

– Служивые нас, бояр, бранят да называют волками ненасытными, – проворчал князь Черкасский.

– А от нас-то вы чего хотите? – недоумённо спросила Татьяна Михайловна.

– Потолковали бы вы, царевны, с отцом нашим духовным, – предложил Шереметев.

– О чём? – разом спросили обе царевны.

– Пущай бы он не торопился с крестным целованием, – ответил князь Черкасский.

– Как же не торопиться? – изумилась Софья. – Вы ведь уже поцеловали крест сыну Натальи!

– Покуда крестное целование не вышло из Кремля, ещё можно что-то изменить, – сказал князь Одоевский. – Следовало бы собрать Земский собор и на нём решить, кого царем ставить – Ивана Алексеевича али Петра Алексеевича. Иначе получается беззаконие. Молвите о том патриарху!

– Сами и молвите! – сердито бросила Софья.

– Верно! – поддержала племянницу Татьяна Михайловна. – Девицы государственными делами не занимаются!

– Нас патриарх не станет слушать, – сказал с виноватым видом Шереметев.

Софья задумалась: с одной стороны она более всего на свете хотела помешать беззаконию, с другой – ей это было непросто, учитывая её предыдущую затворническую жизнь. Видя колебания молодой царевны, князь Черкасский сообщил:

– Слух прошёл, что Матвеев в Москву ворочается.

Его чёрные глаза вновь засверкали.

– Ах ты, Боже мой! – воскликнула Татьяна Михайловна.

– О нём я и забыла, – прошептала Софья упавшим голосом.

Сын мелкого дьяка, Артамон Сергеевич Матвеев сумел, благодаря своему уму, а ещё более честолюбию, стать главным советником государя Алексея Михайловича. Когда же овдовевший царь решил опять жениться, Артамон Сергеевич развернул бурную деятельность, продвигая в царицы дочь неродовитого сына боярского, Кириллы Полиектовича Нарышкина, Наталью. Восемнадцатилетняя дочь Нарышкина попала на смотр царских невест, как дальняя родственница жены Матвеева, что не соответствовало действительности, так как юная Наталья была лишь воспитанницей Евдокии Григорьевны Матвеевой, урождённой Хомутовой8. Но, учитывая положение Артамона Сергеевича, никто не решился публично выразить сомнение в его родстве с Нарышкиными. Продвижение Натальи в царицы оказалось делом нелёгким, так как Алексею Михайловичу вдруг понравилась девица Евдокия Беляева. Однако Артамону Сергеевичу удалось преодолеть неожиданно возникшее препятствие. Семейство Беляевых было оболгано, Евдокию изгнали с позором из царских палат, а Наталья попала-таки в государыни, после чего на Матвеева и всех Нарышкиных, посыпались царские милости. Артамон Сергеевич поднялся так высоко, что иноземные послы стали называть его «канцлером».

Благоденствие близких Натальи Кирилловны закончилось со смертью Алексея Михайловича. Матвеева новый царь сослал в холодный Пустозерск9, откуда его потом перевели за реку Клязьму, в селение Лух, чему способствовала первая жена государя, царица Агафья Грушецкая.

«Ох зря царица Агафья вступилась за Матвеева, – подумала с досадой Софья. – Говорила я ей, что он не стоит такой милости. Так, нет же, она Языкова послушалась».

– Ладно, я пойду к патриарху. Попытаюсь с ним потолковать, – сказала молодая царевна.

– Куда ты пойдёшь? – возразила Татьяна Михайловна. – Патриарх, поди, возле усопшего государя. А там полно мужчин, коим нас, царевен, не полагается лицезреть.

Софья с досадой махнула рукой.

– Нас, тётушка, уже многие лицезрели, покуда мы с тобой за хворым царём Фёдором ходили. Одним взглядом больше, одним меньше. Но, ежели ты стесняешься, я пойду одна.