Татьяна Михайловна, зная, что племянницу переубедить невозможно, вздохнула:

– Не отпущу я тебя одну, Софьюшка. Пойдём вместе.

Появление обеих царевен в сенях царских палат произвело на толпящихся там мужчин ошеломляющее впечатление. Бояре, окольничие думные дворяне, дьяки, священнослужители и монахи растерянно расступились.

– Где отец наш духовный? – мрачно спросила Софья.

Ответил вынырнувший из толпы Языков:

– Патриарх подле усопшего государя…

Он осёкся, потому что в сенях появился сам патриарх. Невысокий и сухощавый Иоаким, несмотря на свой солидный возраст (ему перевалило за шестьдесят лет) держался прямо и шагал твёрдой походкой. За ним следовали архиепископ Афанасий Холмогорский, митрополит Илларион Суздальский, архимандрит Чудовского монастыря Адриан и иеромонах с Соловецкого подворья Игнатий. Это шествие выглядело внушительно.

Когда Иоаким увидел Татьяну Михайловну и Софью, у него в глазах мелькнуло удивление, которое тут же сменилось нарочитым сочувствием.

– Скорбите, милые? – обратился он к царевнам. – Велика ваша скорбь. Любил и я государя благочестивого, Фёдора Алексеевича, великой любовью…

Софья непочтительно перебила его:

– Ежели ты, отче, любил государя, упокой его Господи, то почто его волю нарушил?

Патриарх выпучил на неё свои глаза, показывая своим видом, что ни сном, ни духом не ведает, о чём идет речь.

– Кою государеву волю я нарушил?

– Почто ты приводишь людей к крестному целованию меньшому из царевичей, Петру, в обход царевича Ивана? Помнится, царь Фёдор такой воли не изъявлял!

В сенях наступила гробовая тишина. Присутствующие смотрели на царевну – кто с осуждением, кто с недоумением, а кое-кто и с явным восхищением.

– С огнём играешь, отче! – воскликнула она. – Али тебе неведомо, что народ в Москве вот-вот взбунтуется?

– Ну, пошумит малость чернь – не впервой, – вмешался Языков. – Чай, такое уже бывало…

Софья так на него посмотрела, что он поперхнулся и закашлялся.

– Я не с тобой, Ивашка, толкую! – прикрикнула она. – Кто ты есть, чтобы в нашу с патриархом беседу встревать? Поднялся из ничтожества и стал боярином, милостью государя Фёдора Алексеевича, а теперь память его предаёшь, холоп! Будет тебе еще наказание Божье за твою измену!

Побледневший Языков спрятался за братьев Лихачёвых.

«Еще два иуды! – подумала со злостью Софья. – Никому Фёдор не доверял так, как Лихачёвым. Чтоб им сгинуть вместе с Языковым!»

Она опять обратилась к патриарху:

– Молю тебя, отче, останови крестное целование. Надобно собрать Земский собор – пущай он и решит, кому сидеть на царстве, Ивану али Петру.

– Всё уже свершилось! – решительно возразил ей Иоаким. – Пётр Алексеевич наречён на царство!

Он проследовал со своей свитой мимо царевен.

– Пойдем отсель, Софьюшка, – печально сказала Татьяна Михайловна.

Софья окинула продолжительным взглядом поредевшую толпу царедворцев. На глаза ей попался смущённый князь Василий Васильевич Голицын.

«Неужто и он в стане наших врагов? Ему-то уж точно не стоит ждать добра от Матвеева. Артамон, как слышно, не терпит соперников».

– А где родич наш, Иван Михайлович Милославский? – тихо спросила Софья у топчущегося поблизости священника.

– Он утёк из Кремля, когда началось крестное целование, – ответила тот ещё тише.

– Пойдём, Софьюшка, – повторила Татьяна Михайловна.

Направляясь к себе, царевны встретили по дороге князя Черкасского. Он сразу понял, что разговор с патриархом не получился.

– Значит, царём у нас будет Пётр Алексеевич, – пробормотал князь.

Его слова вывели Софью из себя.

– Да, он будет царствовать над нами! – накинулась она на Черкасского, словно это он был главным виновником произошедшего. – Давайте, празднуйте! Радуйтесь своей измене, иуды! Вы же почитай все, когда наш батюшка-государь преставился, за Фёдора Алексеевича горой стояли! Чем же вам теперь царевич Иван Алексеевич не угодил?