Запылившие вследствие небрежного ухода средневековые кольчуги, щиты и сабли говорили о принадлежности рода Мамедхана к военачальникам ханского войска.

Дым от кальяна частично заполнил комнату, поднимаясь вверх, к потолку, и почти скрывал голову хана. Упитанного мужчину с детским лицом и длинными черными усами называли по-разному: друзья – Мамедханом, прислуга и те, кто хотели угодить, – просто ханом.

Тяжело вздохнув, Мамедхан, закашляв, потянулся за недопитой чашкой кофе и, найдя его холодным, стал шарить рукой по столику перед диваном в поисках колокольчика, пожелав вызвать прислугу. Не найдя оного, хан истошно закричал.

Никто не отозвался.

– Подлые людишки! – выругался мужчина. – Совсем не уважают, сволочи! Вот не заплачу́, будете знать, как бездельничать!

В дверь постучались.

– Входите! Где вас носит? – Мамедхан решительно приподнялся, намереваясь отчитать прислугу.

– А, это ты… Входи, присаживайся.

Увидев на пороге приказчика – пожилого мужчину, хан плюхнулся обратно на мягкий диван.

– Ты мне ответь, где прохлаждаются эти проходимцы работники? Зову уже как час, а в ответ – тишина…

Приказчик в нерешительности помялся и, собравшись с духом, ответил:

– Хан! Я им вот уже месяц как не плачу́. Вчера ушел последний – садовник…

– Ты шутишь? Тогда кто утром мне кофе подал? – изумленно спросил хан.

Приказчик ухмыльнулся и тихо ответил:

– Это был я…

Мамедхан нервно потер обе щеки и, задумавшись, спросил:

– И давно мы так живем? Неужели все так плохо?

– Хан! Я вашему отцу в Петербург давно пишу о финансовых трудностях.

– Я не в курсе – ни сном ни духом не ведаю о делах отца, – Мамедхан замотал головой. – Ты же знаешь, всеми делами занимался отец, царствие ему небесное…

– Теперь знайте: все… Да неважно… – смело заметил приказчик. – Мы продали все прибрежные участки!

– Как? А что с нашим домом на набережной? Надеюсь, здание осталось за нами?

Приказчик выдавил чуть слышно:

– И здание ушло…

Мамедхан поднялся на ноги и застыл, словно памятник.

– Хан, и это еще не все… – пожилой мужчина со страху стал как будто меньше ростом и у́же в печах. – И этот дом отойдет, если за пару недель не внесем деньги по закладным.

Хан от полученной вести схватился за сердце и практически рухнул на свой венецианский диван.

В комнате воцарилось молчание. Мамедхан держал паузу, пытаясь «переварить» новость. Потом медленно подался вперед и, закрыв руками лицо, спросил у приказчика:

– Так сколько надо денег?

– Две тысячи золотыми рублями, – ответил приказчик.

Хан откинулся к спинке дивана и обреченно ответил:

– Я нищий и вдобавок бездомный…

В следующее мгновение Мамедхан вскочил с места и нервно заходил по комнате.

– Придумал! – вскрикнул мужчина. – Мы продадим всю мебель! Это же венецианская… самая дорогая.

Приказчик, прежде чем ответить, нервно потер виски.

– Мебели нет, вся оставшаяся мебель дома – в этой комнате.

– А ковры – наши, персидские – где они?

Мамедхан набросился на приказчика с кулаками. Пожилой мужчина со страху прикрылся руками.

– Ковры скупили армяне-перекупщики, – голос пожилого приказчика задрожал.

– Ты им продал наши ковры?! Ужас! Эти же все за бесценок скупают!

– Что оставалось делать? – оправдывался приказчик. – Ваш отец меня постоянно торопил: мол, шли денег – дела плохи.

Мамедхан вернулся к дивану и медленно присел.

– Ну, батюшка, спасибо тебе, удружил – так удружил: оставил кучу долгов и отправился в мир иной, упокой Аллах твою душу…

Желание хана пооткровенничать смело подхватил приказчик.

– Хан! Осмелюсь спросить: где в Петербурге можно потратить столько денег? Ведь ваш покойный отец был таким серьезным, бережливым человеком.