– Бейнсу… Это не тому Бейнсу, что начинал деревенским инспектором в графстве Суррей?

– Я не знаю. Вполне возможно, – пожал плечами Тони.

– Я знал, что он далеко пойдет, – кивнул доктор. – Мой друг когда-то сложил о нем высокое мнение.

Он замешкался, сунул «живую» руку в карман и извлек из него маленькую шоколадку в сверкающей обертке.

– Мисс О’Нейл, не сочтите за навязчивость мой скромный гостинец… – Доктор подал шоколадку Кире.

Кира протянула руку робко и медленно, а потом слишком поспешно выдернула лакомство из рук доктора. И снова сделала неуклюжий книксен.

– Пасибочки, сэр.

Доктор, наверное, улыбнулся (во всяком случае, глаза его выражали именно улыбку) – и направился вслед за Маклином.

– А он милый, этот твой док, – сказала Кира на обратном пути, откусывая кусок шоколада.

– Да ну? – обиженно спросил Тони.

– Ты чё? Ты обиделся, что ли? Ваще, да? – Она покрутила пальцем у виска. – Он жа это… с печки бряк…

– Чего?

– Мертвяк! И старый к тому ж.

Тони насторожился:

– А с чего ты взяла, что он мертвяк?

– А то не видно! – хмыкнула Кира. – Я знаешь как шиколадку брать дрейфила? Но он же ж по-доброму, правда?

– Нет, ты мне объясни: по чему тебе видно, что он мертвяк?

– Ну… Я не знаю. Просто: видно и все. И второй тож… с печки. Он чё, твой босс?

– Нет. Помнишь, я рассказывал тебе историю про пеструю ленту?

– Дык! Еще ба! Я три ночи не спала! – Она засмеялась.

– Ее доктор Уотсон написал.

– В рот конпот! Правда, что ли?

– Ты потом внукам будешь рассказывать, как он угощал тебя шоколадкой, – так что сохрани обертку на память.

– А чё? Можно. – Кира откусила еще кусочек. – Слушай, но ведь твой этот Ватсон, он по-доброму жа, да?

– В смысле?

– Ну, если б там трупный яд был, на шиколадке… Он ба не дал ведь, правда жа?

– Никакого трупного яда у мертвых нет, можешь не опасаться. И конечно, он по-доброму. – Тони ее вовсе не передразнивал, просто случайно поймал себя на том, как безграмотная речь заразительна. – То есть угостил тебя от всего сердца.

Небольшой поворот Кейбл-стрит не позволял участникам марша издали увидеть баррикаду, но и с баррикады приближение чернорубашечников было только слышно – в первую очередь нарочито громкий цокот железных копыт полицейских механоконей, который не заглушили выкрики и свист из окон.

К этому времени у баррикады собралось немало противников марша – и они всё прибывали и прибывали, стекались с прилегающих улочек, отступали со стороны Шадуэлла и спешили с Туэр-Хилл.

Не все отступавшие старались встать позади баррикады, многие выстраивались перед ней вдоль домов, и Кира тоже пролезла вперед – Тони пришлось отправиться вслед за нею. Впрочем, приключение ему нравилось.

Вряд ли ветеранов вдохновили аргументы коммунистов – скорей, решающую роль сыграла разношерстность собравшихся: от джентльменов до мусорщиков-моро, от добропорядочных обывателей до экстремистов ИРА, от врачей и учителей до ювелиров и лавочников. И ветераны строем, печатая шаг, прошагали до баррикады – толпа расступилась не столько из уважения, сколько с опаской. Выглядели их ряды в самом деле устрашающе, хотя ветераны были нарочито безоружны.

Чем громче звенели копыта механоконей, тем уверенней становился недовольный рокот толпы. И когда из-за поворота появились конные полицейские, этот разрозненный, невнятный рокот обратился вдруг грохочущим «¡No pasarán!». И обыватели, и «белые воротнички», и даже ветераны вскидывали вверх кулаки наравне с коммунистами и скандировали «Они не пройдут» – угроза в этих словах остановила бы и танковую дивизию.

Тони телом чувствовал лившиеся из толпы волны силы, они катились вперед будто горящие бревна, плескались между домов, возвращались обратно к толпе, заряжая ее новой энергией. И заметил, как его самого охватывает эта небывалая сила, смешанная с восторгом и полной уверенностью, и вскидывал сжатый кулак, и тоже кричал «¡No pasarán!».