– Они показывали тебе документы?

– Да, я сейчас напишу фамилии и номера удостоверений.

– Можешь просто сказать, я запомню.

Кейт прикрыла глаза и по памяти воспроизвела содержание двух удостоверений, каждое из которых видела не более секунды. Тони задумался: а стоит ли сообщать фамилии мистеру Си? Или он обойдется без этих подробностей?

– В какое время это было? Примерно? – спросил Тони.

– Они пришли в десять двадцать две.

Мистер Си давал Тони задание в половине девятого… Значит, он минимум на два часа опережает директора Бейнса.

Разбор документов занял довольно много времени, и, сидя за письменным столом, Тони слышал, что происходит в «кухне». Он не сомневался в Кире, и она оправдала его ожидания: через полчаса обе плакали, обнявшись будто сестры. Может, Киру и не воспитывали как леди. Может, риторика и была ее слабым местом, так же как хорошие манеры. Но сочувствовать чужому горю не научит ни один учитель – для этого надо самому узнать, что такое горе.

К каждому найденному счету (за газ, за квартиру, за продукты в лавке на первом этаже, от доктора Кейт, из больницы, где она собиралась рожать, и прочим) Тони приложил денег. Связался с похоронным бюро и нанял агента, который возьмет на себя все хлопоты с погребением, – и оставил чек с назначенной им суммой (и пусть в МИ5 узнают, что он оплатил похороны друга).

Пришлось перетряхнуть все ящички в бюро и все книги на полках, чтобы отыскать блокнот с записями Эрни, – они были короткими и немногочисленными. Адреса, по которым находили растерзанные тела. Даты и примерное время смертей. Места пропажи младенцев – а младенцев Потрошитель всегда уносил с собой, из чего можно было делать самые разные выводы. К сожалению, все это Тони знал и без блокнота Эрни. И запись «Уайтчепел-роуд, Дэвид Лейбер» со знаком вопроса напротив нее немного запоздала… Было и еще одно слово со знаком вопроса: «ветеран». Дэвиду Лейберу едва исполнилось двадцать пять, он никак не мог быть ветераном. А вот слово «Адмиралтейство» Эрни пометил восклицательным знаком.

Агент Маклин тоже спросил про Адмиралтейство. И, кстати, тоже был ветераном.

Полковник Рейс не заметил, как стемнело за окном, продолжая машинально вертеть в руках дагерротип, на котором мальчик лет десяти обнимал огромного пса, сидевшего с ним рядом. Дагеррографы МИ5 хорошо поработали над любительским изображением, верней – над его левым верхним углом, и прочли табличку с названием улицы, случайно попавшую в кадр, хотя это было и нелегко: «…пеникштрассе». Конечно, допускались некоторые варианты прочтения, но и ребенку было ясно, что это нехарактерное для Англии название улицы. Полковник ждал ответа из посольства в Берлине.

Наконец один из многочисленных телеграфных аппаратов оживился, дернул кареткой и застрекотал, толчками выплевывая из себя ленточку. Рейс лишь повернул голову в его сторону – он отлично ловил на слух телеграфные сообщения. Но когда включилась тяжеловесная факсимильная машина, пришлось подняться с места: из посольства отправили изображение, полностью подтвердившее сообщение, посланное телеграфом: дагерротип сделан на Кёпеникштрассе в Берлине, по всей видимости во время войны. Мальчик на фотографии – Эрвин Кинн, сын владельца фирмы, производившей бытовые фонографы.

Телеграф стрекотал и стрекотал, и Рейс вызвал секретаря, чтобы тот распечатал полученный из Берлина текст. Но полковник и на слух успел уловить некоторые детали биографии Эрвина Кинна. Закончил Боннский университет по курсу права, вступил в НСДАП будучи студентом; по непроверенным сведениям, еще в университете сотрудничал с тайной полицией кайзеровского рейха, владел четырьмя языками. Женат на Кэтрин Кинн, урожденной Бок, приехавшей в Берлин из Кенигсберга. По данным берлинской полиции, супруги Кинн погибли при крушении дирижабля LZ121 «Дитрих» семь лет назад.