Прогуливаясь в шесть часов утра в сотне шагов от кордегардии, я увидел офицера, который сошел с лошади, повесил ей повод на шею и пошел пешком. Размышляя о спокойствии этой лошади, которая вела себя как верный слуга, которому хозяин велел его ждать, я подошел и без всякой задней мысли взял повод, поставил ногу в стремя и сел на нее. Я первый раз в жизни сел на лошадь. Не знаю, тронул ли я ее своей тростью или каблуками, но лошадь бросилась как молния, очень быстро, почувствовав давление моих каблуков, которыми я сжимал ее, лишь чтобы удержаться в седле, причем моя правая нога не была в стремени. Когда я приблизился к последнему посту, мне приказали остановиться: то был приказ, который я не мог выполнить. Лошадь шла своей дорогой. Я слышал выстрелы, которые меня миновали. На первом посту австрийцев мою лошадь остановили, и я возблагодарил бога, что смог слезть. Гусарский офицер спросил меня, куда я так быстро еду, и я ответил, не подумав, что могу дать отчет только принцу Лобковиц, командующему армией, находящемуся в Римини. Офицер тут же приказал двум гусарам сесть на лошадей, мне помогли сесть на другую и, отконвоировав меня галопом в Римини, представили офицеру лейбгвардии, который приказал отвести меня к принцу.

Принц был один, я рассказал ему всю правду, которая заставила его хохотать и сказать, что все это весьма мало правдоподобно. Он мне сказал, что должен отправить меня под арест, но хотел бы избавить меня от этого. Он вызвал адъютанта и приказал вывести меня за Чезенские ворота. Затем, повернувшись ко мне, в присутствии офицера, сказал мне, что оттуда я волен идти, куда хочу, не вздумав, однако, возвращаться в его армию без паспорта, потому что он заставит меня пожалеть об этом. Я спросил, могу ли я взять свою лошадь. Он ответил, что лошадь мне не принадлежит.

Я остерегся попросить у него, чтобы меня отправили в испанскую армию.

Офицер, который должен был вывести меня за город, проходя мимо кафе, предложил мне, если хочу, выпить чашку шоколада, и мы туда вошли. Там я вижу Петроне и, пока офицер с кем-то разговаривает, говорю ему сделать вид, что он меня не знает; я успеваю также спросить, где он остановился, и он мне это объясняет. Выпив шоколаду за счет офицера, мы уходим, и по дороге он говорит мне свое имя, я ему – свое, и историю смешного случая, из-за которого я оказался в Римини. Он спрашивает меня, не был ли я арестован на несколько дней в Анконе, я отвечаю, что да, и вижу его улыбку. Он говорит мне, что я мог бы получить свой паспорт в Болонье, вернуться в Римини и в Песаро без всяких опасений и возвратить свой чемодан, заплатив за лошадь офицеру, у которого я ее увел. За этими разговорами мы вышли за ворота, где он пожелал мне хорошего путешествия.

Я увидел себя свободным, с золотом, с украшениями, но без чемодана. Тереза была в Римини, а мне было запрещено туда вернуться. Я решил поскорее идти в Болонью, получить паспорт и вернуться в испанскую армию, куда, я уверен, должен был уже прибыть паспорт из Рима. Я не согласен был ни бросить свой чемодан, ни лишиться Терезы, вплоть до окончания ее ангажемента с антрепренером оперы Римини.

Шел дождь. Я был в шелковых чулках, мне нужна была повозка. Я остановился в дверях часовни, чтобы переждать дождь. Я вывернул наизнанку свой прекрасный редингот, чтобы во мне не узнали аббата. Я спросил крестьянина, нет ли у него повозки, чтобы отвезти меня в Чезену, и он ответил, что у него есть одна в получасе отсюда; я сказал ему идти за повозкой, заверив, что буду его ждать; но вот что со мной приключилось. Вереница груженых мулов проследовала мимо меня, направляясь в Римини. Дождь все шел. Один из мулов поравнялся со мной, я положил ему руку на шею, в действительности ни о чем не думая, и, идя медленно, вместе с мулом, вошел снова в город Римини, и, поскольку я выглядел как погонщик мулов, никто не обратил на меня внимания; сами погонщики, возможно, меня не заметили. В Римини я дал два байокко первому же увиденному мной сорванцу и велел отвести меня к дому, где живет Тереза. С волосами из под ночного колпака, со шляпой с опущенными полями, с моей шикарной тростью, спрятанной под вывернутым рединготом, я имел странный вид. Войдя в дом, я спросил у служанки, где остановилась мать Беллино; та меня отвела в ее комнату, и я вижу Беллино, но одетую как девушка. Она была там вместе со всем семейством. Петроне их предупредил. Рассказав вкратце всю историю, я убедил их в необходимости держать все в тайне, и каждый заверил, что с его стороны никто не узнает, что я здесь; однако Тереза была в отчаянии, видя меня в столь большой опасности, и, несмотря на любовь и радость, которую она ощутила, снова видя меня, она осудила мой поступок. Она сказала, что мне, безусловно, необходимо найти возможность отправиться в Болонью и вернуться с паспортом, как сказал мне г-н Ваис. Она сказала, что знает его, что это очень порядочный человек, что он бывает у нее каждый вечер, и поэтому мне надо прятаться. У нас еще будет время об этом подумать. Было еще только восемь часов. Я обещал ей уехать, и успокоил ее, сказав, что найду способ не быть никем замеченным. Петроне тем временем пошел разведать, ушли ли погонщики мулов. Мне будет легко уйти так же, как я пришел.