А он имел такую слабость – отвечать сам на свои же вопросы.

Верочка вышла из зала Суда вся красная. Коллеги, проходившие мимо нее, улыбались, глядя ей прямо в глаза. Но она опускала их и делала вид, что ищет одну из многочисленных папок, лежавших у нее на руках. Дождавшись, пока все исчезнут из вида, а последним из зала Суда выходил господин Судья Аквинский, она подошла к нему. Он взял Верочку за локоть и громко сказал:

– Верочка, отнесите эти папки ко мне в кабинет. А после мы передадим их господину Фоме, – Верочка засеменила своими весьма длинными и стройными ножками в сторону кабинета господина Судьи Аквинского. Последний, озираясь по сторонам, поспешил за ней.

Фома выглянул из-за угла. Кода дверь кабинета за ними закрылась, он тихонько подбежал к ней и прижался ухом вплотную. Послышался шелест бумаги, грохот, а затем наступила тишина. Фома криво усмехнулся, а затем услышал сдавленный голос господина Судьи:

– Верочка, что вы себе позволяете! Я же сказал, этого не может быть между нами!

Фома улыбался.

Вероника медленно шла по коридору. Главное теперь получить подпись, и дело в шляпе. Постучав, но не дождавшись ответа, она открыла дверь в кабинет, на которой висела табличка «Рождение младенцев и их одухотворение». А еще на той же самой двери висел прикрепленный на две маленькие металлические кнопки блокнотный листок в полоску с подписью «Без стука не входить». Работа кипела за заваленными бумагой столами огромного ведомства: стук печатных машинок, гул ксероксов и принтеров – в общем, кабинет ничем не отличался от других таких же офисных кабинетов, скажем, больших компаний или корпораций.

– Бумаги на подпись, – и Вероника небрежно шлепнула стопку бумаг Миструше Ривицкой. Миструша должна была не глядя подписать, в чем была большая странность. И на этот раз не подвела. Когда последняя подпись была поставлена, Вероника тихо выдохнула. Прижав бумаги к груди, она вышла из кабинета, затаив дыхание.

На офисном календаре значилась дата 4 апреля 1984 г.

Суета под Персиковым Деревом уже началась.

Провожатые и стражи куда-то спешили и опаздывали, опаздывали и спешили как-то особенно в этот день.

Событие из ряда вон выходящее будоражило всеобщее воображение и было у всех на устах. Дело было неслыханным, может, конечно, что-то подобное и происходило раньше, но почему-то именно сейчас никто не мог вспомнить, с кем и когда. Для этого понадобилось бы спуститься в ведомство «Падшие ангелы» и посмотреть соответствующие бумаги. Но всем было действительно не до того.

Тем временем Сестра Пелагея стояла под Персиковым Деревом в черной, завязанной под подбородком косыночке. Так было положено в знак скорби о тех младенцах, души которых, не успев очутиться на Земле, должны были сразу же ее покинуть. Чтобы затем снова вернуться назад в ПодНебесную по тому же маршруту. Таков был порядок. Их списки лежали у лап огромного серебристо-белого кота с длинными усами.

Затем Пелагея переодевала черную косыночку на белую. Так отправляли души тех младенцев, которые должны были остаться на Земле. И тут же надо было перебегать по ту сторону Персикового Дерева, чтобы принимать души новобранцев. Так назывались все души, которые, вернувшись, пополняли дружные ряды ангелов и распределялись по ведомствам. Пелагея вместе с котом принимали души обратно строго и только по списку.

Таким образом пополнялись кадры ПодНебесной. Нельзя было что-то перепутать. Хотя я думаю, огрехи все же случались. Может, от того, что сама сестра Пелагея была уже не так молода, как раньше. Или все же от рутинности самого процесса, повторявшегося долгие столетия. И хоть серебристо-белый кот и был призван следить за порядком выполняемых сестрой Пелагеей действий, временами он делал вид, что вовсе ничего не замечает. В эти моменты он начинал сосредоточенно лизать лапу.