За пять месяцев до официального раздела Польши, 25 мая, в воззвании к полякам Александр уже объявил им о создании Королевства Польского и о введении конституции. Тогда поляки русской части Польши были охвачены столь глубоким всеобщим чувством признательности к императору Александру, что старик Костюшко 10 июня 1815 года написал из Вены императору, предлагая «посвятить остаток дней своих службе Его Величества». Однако здесь же Костюшко напоминает государю его обещание раздвинуть границы Польши до Двины и Днепра и даровать конституцию не только Польше, но и Литве.

Три дня спустя в письме к Чарторыйскому старый воин начинает делать оговорки по поводу «маленького клочка территории», носящего громкое название «Королевства Польского»; он требует возврата восточных воеводств, беспокоится по поводу русского вмешательства в польскую администрацию. Теперь Т. Костюшко отказывается вступить в русскую службу потому, что предыдущее письмо оставлено без последствий, а он, Костюшко, «не желает действовать без гарантий для своей страны и не хочет увлекаться пустыми надеждами» (Уманец Ф. М.). Несмотря на это, он прибавляет: «Я сохраню до самой смерти чувство справедливой благодарности к государю за то, что он воскресил имя Польши».

Таким образом, надежды тысяч и тысяч поляков, участвовавших в наполеоновских войнах исключительно ради восстановления независимого польского государства в границах 1772 года, оказались несбыточными. Как же отнеслись сами поляки к происшедшему? На этот вопрос недвусмысленно отвечает письмо председателя Временного управления герцогства Варшавского Ланского, которое он направил Александру I: «Всемилостивейший государь! Вменяю в обязанность донести, что манифест о восстановлении Польского королевства под скипетром России не произвёл такого впечатления, какого ожидать бы можно от народа более чувствительного. Причиною есть следующее. Всеобщее желание, чтобы быть Польше владением отдельным и в том же пространстве, в каком было оно прежде разделения» (Уманец Ф. М.).

20 июня 1815 года гражданские и военные власти Польши были приглашены сначала в Варшавский Замок, а затем в собор святого Яна, где были прочитаны отречение короля саксонского от великогерцогской короны (деликатное внимание к польской лояльности) и манифест Александра о конституции. По конституции император России являлся одновременно наследственным королём Польши. Для управления Польшей царь назначал своего наместника, при котором состоял Государственный Совет, обладающий административными функциями. Наместнику подчинялись министерства. Королевству Польскому предоставлялось право иметь свою армию.

Была принесена присяга пока только провозглашённой, но не выработанной конституции и «королю». Белый орёл и национальные польские цвета были водружены повсюду. Был отслужен молебен со включением молитвы salvum fac imperatorem et regem. ([Боже,] храни императора и короля. – латынь). Затем на равнине у предместья Воли был произведён большой смотр польским войскам, которые при криках «Да здравствует наш король Александр!» также принесли присягу. В общем, поляки могли быть признательны царю: он даровал им автономию, конституцию, национальную армию под национальным знаменем, национальное просвещение в Варшавском, Виленском и Краковском университетах.

«Александра I, въезжавшего в Варшаву в ноябре 1815 года, встречали торжественно. Он быстро завоевал симпатии салонов, появляясь на организованных в его честь многочисленных встречах и балах. По отзыву Фишеровой, император был «всегда любезен […]. Он произносит столько комплиментов, что их невозможно запомнить. Я даже заметила, что когда он находится в Варшаве, стрелка барометра веселья поднимается вверх». В таких случаях Александр часто облачался в польский мундир, перепоясанный лентой ордена Белого Орла, и этим неизменно приводил в восторг патриотически настроенных дам. Княжна Изабелла Чарторыйская, будучи уже в преклонных летах, писала: «Показалось сном, что существует Польша, польский король в мундире и национальных цветах. Слёзы выступили из глаз – у меня есть родина, я оставляю её своим детям».