Вместе с тем отношения между государством и церковью стали своего рода постоянной невралгической точкой христианства – настолько противоречивы были эти отношения. Церковь не могла позволить себе мириться с какой бы то ни было светской властью, пока та ограничивала ее претензии на роль единственного земного гаранта обретения человеком совершенного бытия. Разделение духовной и светской власти церковь никогда не считала партнерством: ведь светская власть в конечном счете должна была раствориться во власти духовной (церковной). Взаимоотношения между государством и церковью, установившиеся при Константине, базировались на убеждении, что католицизм является идейной и моральной основой государства. Сам же католицизм рассматривал себя как не зависящую от чего бы то ни было светского, абсолютную, вечную доктрину, обладая которой церковь всегда искала – и, как правило, находила – нужную ей мирскую власть, очередного своего, так сказать, константина.

Уже первый союз между государством и церковью не был безоблачным, и первым разочаровался в нем император. Дело в том, что христианство в тот момент, когда оно стало играть роль государственной религии, отнюдь не было монолитным. Константин и его преемники не могли равнодушно смотреть на внутренние распри внутри церкви уже с точки зрения интересов государства. Поэтому они стремились любой ценой восстановить единство церкви. Поставив перед собой такую задачу, император – пускай он претендовал лишь на роль «епископа внешних сношений» – решил распространить свою власть на всю церковь. Наилучшим способом для достижения этой цели выглядел Вселенский собор.

Когда христианская церковь стала церковью имперской, руководство ею в тот момент осуществлялось еще на коллегиальной основе, посредством соборов, участие в которых принимали равные по рангу епископы. Однако уже тогда внутри церковного синклита, состоявшего из равных по рангу епископов, стала усиливаться тенденция к установлению монархического принципа в руководстве церковью. Победе этого принципа и способствовал Константин, когда он низвел собор, орган фактического управления церковью, до роли совещательного, консультативного собрания.

Когда и как происходили первые случаи вмешательства имперской верховной власти в церковную жизнь с целью укрепления единства церкви? На Западе папа Мильтиад боролся с ересью донатизма. Уже в октябре 313 г. в Латеранском дворце, подаренном папе императором, состоялся собор, в котором участвовали три епископа из Галлии и пятнадцать – из Италии; собор осудил донатизм, а самого епископа Доната предал анафеме. По-видимому, большого эффекта эти постановления не имели, так что император решил взять дело в свои руки. В 314 г. он собрал епископов Запада в Арле, где донатизм был вновь осужден, но с самой ересью покончить так и не удалось.

Ересь, возникшая в Северной Африке и связанная с именем карфагенского епископа Доната (носил епископский сан с 313 по 360 г.), восходила к учению апостола Иоанна и признавала лишь невидимую церковь праведников, «чистых», находящихся в состоянии благодати. Поэтому сторонники этого направления выступили против официальной церкви, которая довольствовалась минимальными требованиями (в сфере догматики и церковной морали) к верующим, а господствующие позиции себе обеспечивала, освящая институт имперской власти. Собственно говоря, донатизм как еретическое движение стал идеологическим выражением социального и национального протеста коренного берберо-пунического земледельческого населения Северной Африки против римских крупных землевладельцев. (Донатизм как движение и донатистская церковь, несмотря на беспощадные преследования, существовали вплоть до V в., когда были уничтожены вандалами.)