И случилось то, чего не случалось уже много-много лет: герр Шмидт улыбнулся. И это ему понравилось. Очень понравилось. Улыбаясь, смотрел старик на явившееся ему чудо. Потом перекрестился, поднял глаза к небу и возблагодарил Господа за нежданный подарок.
Сомнений быть не могло: эта миссия возложена на него свыше.
Занятия начались сразу.
Учитывая особую ситуацию и бедственное финансовое положение матери, которая жила и растила сына только на скромную пенсию, полагавшуюся ей после смерти мужа, и на то, что удавалось заработать починкой одежды, герр Шмидт решил не брать плату за уроки.
Он думать забыл о приближении cadenza finale своей жизни. Перед ним открывались новые горизонты. Вдохновленный творческим духом Книги Бытия, он посвятил себя выполнению задачи, которую поставил перед ним Всевышний: созданию музыкального мира, где будет жить маленький Йоханнес.
2
Книга Бытия. Часть первая
Вначале сотворил герр Шмидт музыкальный мир, который был для Йоханнеса новым и неизведанным.
И сказал герр Шмидт: «Да будет рамка для музыки». И явились пять параллельных линий. И назвали их нотным станом. И увидел Йоханнес, что все линии хороши, и полюбил их.
И был вечер, и было утро: день один.
И сказал тогда герр Шмидт: «Да будут ноты и паузы». И появились на линиях разные пятнышки. И увидел Йоханнес, что все пятнышки хороши, и полюбил их. А герр Шмидт назвал имена пятнышек (ля, си, до, ре, ми, фа, соль) и их длительности (целые, половинные, четвертные, восьмые, шестнадцатые…).
И был вечер, и было утро: день второй.
И сказал потом герр Шмидт: «Да будет у каждой ноты свое место». И появились слева на нотном стане удивительные значки. И были это ключ «соль», ключ «фа» и ключ «до». И все они были хороши, и Йоханнес полюбил их.
И был вечер, и было утро: день третий.
И сказал герр Шмидт: «Да будут диезы и бемоли». И на нотном стане появились новые удивительные значки. И еще сказал герр Шмидт: «Да принесут новые знаки плоды по роду своему, и да наполнится ими музыка». И появились тональности.
И одни были мажорные, чтобы властвовать над днем, другие – минорные, чтобы царить ночью. Но Йоханнес увидел, что все они хороши, и полюбил их все: первые – за то, что были светлые и веселые, вторые – за то, что были темные и глубокие.
И был вечер, и было утро: день четвертый.
И сказал герр Шмидт: «Да будет то, что поможет нам держать ритм». И вертикальные линии пересекли нотный стан, разделив его на такты. Одни такты были длинные, и ритм в них был сложный, другие были короче, и ритм в них был простой, но Йоханнес увидел, что все они хороши, и полюбил их.
И был вечер, и было утро: день пятый.
И сказал тогда герр Шмидт: «Пусть музыка оживет!» – и нотный стан, ноты, паузы, ключи, диезы, бемоли и такты словно вздохнули и встрепенулись.
«Пусть жизнь множится и ширится, пока не выйдет за пределы бумаги!» – и все вокруг наполнилось гармонией и динамикой: явились тысячи эмоций, каждая со своим именем – piano, forte, adagio, moderato, allegro, crescendo, diminuendo, ritenuto, accelerando, legato…
И Йоханнес увидел, что и вся эта жизнь, и каждое чувство и движение хороши, и полюбил их.
И был вечер, и было утро: день шестой.
И сказал герр Шмидт: «Да будут моря и океаны, чтобы плыть по ним». И усадил Йоханнеса за пианино, перед черными и белыми клавишами. Перед морем из пятидесяти двух белых и тридцати шести черных клавиш. Нет, не морем – безбрежным океаном из восьмидесяти восьми клавиш, океаном музыки, по которому можно плыть и плыть. Бесконечно. Назло всем ветрам