Выше других исторических произведений второй половины XVII в. поставил «Синопсис» харьковский профессор В.И. Астахов[72]. Посвятивший «Синопсису» небольшой раздел своего исследования и назвавший книгу знаменитой, М.А. Алпатов писал: «Это была одна из попыток создать историю единого народа, вышедшего из Киевской Руси. Киевским книжникам такая попытка не только удалась, но, в отличие от книжников московских, они издали свой труд “типографии по обычаю”, родился первый печатный исторический труд в России». Историк причислил «Синопсис» Гизеля «к новым явлениям в русской историографии XVII в.»[73]. Вот, что не захотели замечать те, кто пытался и пытается найти в этой книге только ошибки, одни лишь идеологические изъяны. Действительно, можно перечислить множество погрешностей «Синопсиса», но погрешности и «басни», присутствующие в нем, стали погрешностями и «баснями» лишь с того момента, когда отечественная историческая наука преодолела дух «Синопсиса», а это преодоление началось только в XVIII в. Именно по причине того, что сочинение Гизеля отвечало потребностям времени, что оно затмило собой всю предшествовавшую московскую историческую литературу, оно стало значительной вехой в исторической мысли. Нам никуда не деться от того факта, что «Синопсис» стал основным учебником по русской истории на многие десятилетия, несмотря на издание учебника М.В. Ломоносова в 60-х гг. XVIII в. (выдержал три издания)[74]. Необходимо заметить, что непопулярность темы «Синопсиса» в отечественной историографии привела к тому, что некоторые темы, поднятые этим сочинением в 1674 г., продолжали (и продолжают) свою жизнь в текстах последующих поколений историков и писателей, которые чаще всего и не подозревали об этом. Милюков, справедливо заметив, что «дух “Синопсиса” царит в нашей историографии XVIII в.», не указал, а что же именно продолжало там жить из работы Гизеля. Ниже мы вернемся к этому вопросу и увидим, что некоторые сюжеты киевской книги жили и в XIX столетии, и даже в XX.

Приступая к изложению биографии Иннокентия Гизеля и характеристике его исторического труда, мы должны учитывать вопросы: в каких общественно-политических условиях и социокультурных структурах звучал голос ученого; какие обстоятельства привели к появлению «Синопсиса» и утверждению его в отечественной историографии. Без этого он не может быть правильно понят и интерпретирован.

В восточнославянских землях Речи Посполитой, где в отличие от Московского государства отсутствовала жесткая централизованная власть, население пользовалось большими правами самоуправления, в городах действовало Магдебургское право. Однако православному населению приходилось бороться с наступлением католичества и унии. Положительной стороной польской государственности было то, что православные могли и в печати, и устно, и на генеральных сеймах заявлять о своих стеснениях и лишениях[75]. Как заметил А.С. Лаппо-Данилевский, для защиты своей веры и своей национальности от иноверной пропаганды они (украинцы) попытались воспользоваться теми же образовательными средствами, которые давно уже были оценены их противниками[76]. Мещане и верхушка казачества осознали, что защитить православие сможет только образование, приближенное к западноевропейскому и не уступающее польскому.

В Украине и в Белоруссии уже в XVI в. на средства населения основываются братские школы, получившие королевские привилегии печатать книги на церковнославянском языке (постепенно в них вкрадывался западнорусский литературный) и торговать ими. Такие школы возникли в Вильно, Львове, Киеве и других городах. Братства являлись главным орудием национального возрождения. Как писал Н.И. Костомаров, они «отправляли лучших молодых людей в западные университеты для получения высшего образования. С размножением училищ и типографий увеличилось число пишущих, читающих, думающих о вопросах, касающихся умственной жизни, и способных действовать в ее кругу»