– А если оставить?

– Спайки, полипы, заражение крови.

– Осложнения от аспирации?

– Неполный аборт, пневмоэмболия (тромбы), перфорация стенок матки. Вот здесь подписать – фамилия. Число. Ознакомлена.

Я говорю:

– Это обязательно?

Звучит: «допустима тактика наблюдения». Подписываю отказ. Завтра утром получу свой укол окситоцина и ухожу. Слово-то какое мерзотное – выкидыш. Я никого никуда не выкидывала, я ждала малыша. Но так спокойна, рада, что всё наконец определилось, что сама себя удивляю.

Неожиданно врач касается моей руки и говорит:

– У вас есть все шансы, что в следующий раз всё будет хорошо.

Сердце сжимается, будто его схватили рукой. И от краткой секунды врачебной человечности «взрослая женщина» из меня уходит. Становится безумно жалко себя, своё тело и то, что я буду должна сказать мужу. И слёзы, помимо воли, ручьями текут по шее.

– Ну вот, я вас расстроила, – убирает руку Мария. – Скажут, что за врач, довела до слёз. Вы подумайте до завтра. Утром на обходе скажете. На всякий случай – ни пить, ни есть с вечера нельзя. Улыбается.

За ночь перечитываю форумы. На одном: «доверьтесь организму, он сам очистится». На втором – «чуть не сдохла, потому что отказалась от вакуума и началось заражение крови». Я понимаю, что больше не доверяю своему телу. Мы как будто разделились после этой потери. Оно меня подвело. И что я хочу завершить эту историю здесь и сейчас. Ира завтра пойдёт домой, а я – за колготками для операции.

                                          10

Понедельник – день учебный.

В операционной интернов полно, как клёцок в бульоне. Лежу без трусов в лучшей женской позе, с распахнутыми в окно ногами, руки примотали в стороны – дико неловко, но я понимаю, что с реальностью этого места не поспоришь. Надо немного расчеловечиться. Жутко больно, запредельно стыдно. Выдыхаю.

Надо подумать о чём-то нейтральном.

Вот голубь ходит по карнизу, свободная птица.

Вырубите уже меня поскорей…

Студентка, которая ставит мне катетер, спрашивает у врачей: «Разве сейчас ещё не должен быть обед?».

Врач пододвигается ко мне и сквозь маску интересуется: «Какой обед? Кто тут сегодня обедал? Ты не поняла, куда попала?»

– Аллергия на йод? – отрицательно.

Игла в вену не заходит. Интерн комментирует: «Посмотрите, я же давлю, всё вошло вроде бы, но не до конца».

Огосподибоже.

Внезапно лампы в потолке становятся синими! И начинают звенеть. А дальше я схожу с ума, и не могу вернуться в тело. Моя голова отдельно – какие-то лабиринты. Мне кажется, это навсегда. Наркоз выдался душевыбивательный.

Помимо галлюцинаций, я проснулась посреди операции, хоть она и короткая, не более пятнадцати минут. Услышала звук жуткого пылесоса, пришла в себя от тянущей боли в матке. Хотела отползти от мучений. Начала переворачиваться. Вокруг засуетились, забегали, я услышала несколько фраз: «Если сейчас упадёшь, проснёшься в травматологии», «я не могу тебе больше колоть, лежи смирно» и классику жанра «не реви, ты же взрослая женщина».

Конечно, я ничего не соображала и пыталась уйти от боли, совершенно как зверь, на инстинктах. Хотела сказать «оставьте меня», но не могла, только стонала громче, чтобы слышали, что я не согласна с этим всем. Я, кажется, даже дралась, только руки меня не слушались. В каком-то бреду я вдруг осознала, что вижу край своей тумбочки.

Несколько раз спросили, где я живу – накрыли простынёй, я слышала, как соседкам наказали следить, чтобы не переворачивалась, не давать подушку и воду. И я начала чувствовать руки, пошевелила ступнями.

«Слава Богу, руки-ноги не отрезали» – обрадовалась я на всю палату.