Пожалуй, нужно рассказать о технике пользования ручной азбукой, потому что она озадачивает людей, редко общающихся с нами. Тот, кто читает мне или говорит со мной, рисует знаки-буквы у меня на руке. Моя рука почти невесомо лежит на руке говорящего, чтобы не затруднять его движения. Меняющееся каждый миг положение руки так же легко ощущать, как и переводить взгляд с одной точки на другую, – насколько я могу это себе представить. Я не воспринимаю каждую букву отдельно, как вы не рассматриваете отдельно каждую букву при чтении. Постоянная практика делает пальцы чрезвычайно подвижными и гибкими, так что некоторые мои друзья пишут на руке так же быстро, как печатает хорошая машинистка. И подобная передача слов по буквам не более осознанна, чем при обычном письме.

Возвращение домой после обучения стало счастливейшим из всех счастливых моментов. Весь путь обратно я не смолкала ни на минуту, общаясь с мисс Салливан, совершенствуясь до последней минуты. Не успела я оглянуться, как поезд остановился на станции Таскамбия, где на платформе собралась вся моя семья. Глаза мои и теперь наполняются слезами, когда я вспоминаю, как прижала меня к себе матушка, дрожащая от радости, как она буквально впитывала каждое произносимое мною слово. Маленькая Милдред, вереща от восторга, схватила меня за другую руку и поцеловала, а отец выразил свою гордость долгим молчанием. Сбылось пророчество Исайи: «Холмы и горы запоют пред вами, и деревья будут рукоплескать вам!»

Зима 1892 года омрачила небосклон моего детства. На долгое время моим сердцем овладели тревоги, сомнения и страхи, а радость, казалось, ушла насовсем. Книги перестали меня интересовать, и даже сейчас воспоминания о тех ужасных днях заставляют мое сердце сжиматься.

А все из-за написанного мной маленького рассказа «Царь Мороз», который мы отослали мистеру Ананьосу в Перкинсовский институт слепых.

Я написала его в Таскамбии как раз после того, как научилась говорить. Той осенью мы задержались в Ферн-Кворри дольше обычного. Мисс Салливан описывала мне красоты поздней осени, и, возможно, эти описания воскресили в моей памяти давний рассказ, который мне когда-то прочли, а я бессознательно запомнила его, причем почти дословно. Но мне казалось, что я «выдумываю» все это сама.

Я записала эту свою выдумку. Мысли текли легко и плавно. Слова и образы вылетали из-под моих пальцев. Я выводила фразу за фразой на брайлевской доске, будучи в восторге от своего занятия. Теперь, если мысли и образы приходят ко мне без усилий, я воспринимаю это как верный признак того, что они не родились в моей голове, а попали в нее откуда-то извне. И с сожалением прогоняю этих подкидышей. Но в то время я жадно впитывала все, что читала, и даже не задумывалась об авторстве. Да и сейчас я не всегда уверена, где пролегает граница между моими чувствами и мыслями и тем, что я вычитала в книгах. Полагаю, так происходит потому, что многое я воспринимаю через чужие глаза и уши.

Когда я закончила, то тут же прочитала свой рассказ мисс Салливан. Я восторгалась наиболее красивыми выражениями и страшно сердилась, когда она прерывала меня, чтобы поправить произношение какого-либо слова. Во время обеда я прочитала сочинение всей семье, и родные были поражены моим талантом. Кто-то спросил меня, не прочла ли я это в какой-нибудь книжке. Я очень удивилась, потому что не помнила, чтобы кто-то читал мне нечто подобное. Я ответила: «О нет, это мой рассказ! Я написала его для мистера Ананьоса, ко дню его рождения».

Мне предложили заменить изначальное название «Осенние листья» на «Царь Мороз», так я и сделала. Я переписала историю и отправила ее в Бостон. Письмо на почту я несла с таким чувством, словно лечу по воздуху. Я и подумать не могла, как дорого заплачу за этот подарок.