Он задавил бы нас в следующую минуту, если бы мы не спустились вниз по перекладинам. Поезд пронесся над нашими головами. Горячее дыхание машины опалило мое лицо, и я чуть не задохнулась от дыма и гари. Он жутко грохотал, эстакада раскачивалась и тряслась так, что мне казалось, что мы сорвемся и упадем в пропасть. На мост мы взобрались с невероятным трудом. Домой вернулись уже в полной темноте и обнаружили пустой коттедж: вся семья отправилась нас разыскивать.

Практически каждую зиму после первого визита в Бостон я проводила на Севере. Однажды я побывала в одной из деревень Новой Англии, окруженной замерзшими озерами и широкими заснеженными полями.

Я помню, как меня изумило, что кто-то обнажил кусты и деревья, оставив лишь кое-где случайный сморщенный листик. Птицы улетели, а их пустые гнезда были полны снега. Земля словно замерла от этого ледяного прикосновения, душа деревьев спряталась в корнях, свернулась клубочком в темноте и тихо уснула. Жизнь затаилась, и, даже когда светило солнце, день «съежился, замерз, как будто стал он стар и обескровлен». Сухая трава и кусты превратились в букеты сосулек.

Зябкий воздух был предвестником грядущего снегопада. Мы выбежали из дома, чтобы ощутить первые крохотные снежинки на своих лицах и ладонях. Они плавно падали с небес на землю, разглаживая ее поверхность. Снежная ночь накрыла мир, полностью изменив знакомый пейзаж. Дороги замело, скрыв любые приметы, нас окружал белый простор с видневшимися кое-где деревьями.

Северо-восточный ветер, поднявшийся вечером, завертел снежинки в яростной метели. А мы сидели у большого камина и рассказывали смешные сказки, веселились, позабыв о том, что отрезаны от остального мира. Ночью ветер продолжал свирепствовать, скрипели и стонали балки, ветви деревьев бились в окна, и мне было жутко не по себе.

Снегопад прекратился только три дня спустя. Сквозь тучи пробилось солнце и засияло над бескрайней белой равниной. На каждом шагу возвышались сугробы самого фантастического вида – курганы, пирамиды, лабиринты.

Сквозь заносы прокопали узкие тропинки. В теплом плаще с капюшоном я вышла из дома, и морозный воздух тут же обжег мне щеки. Мы с мисс Салливан с трудом добрались до соснового леса за широким пастбищем, частью по расчищенным тропинкам, частью через небольшие сугробы. Белые и неподвижные деревья стояли перед нами, как фигуры из мрамора. Я не чувствовала аромата сосновых иголок. Лучи солнца освещали ветки, которые осыпались бриллиантовым дождем, когда мы их касались. Свет был таким пронзительным, что проникал даже сквозь завесу мрака, окутавшую мои глаза.

Шли дни, и сугробы начали таять от солнечного тепла, но не успели они исчезнуть, как пронеслась другая снежная буря – и за всю зиму я так и не ощутила голую землю под ногами. Между вьюгами деревья теряли свой бриллиантовый покров, и подлесок совсем обнажился, однако озеро не таяло.

Той зимой мне больше всего нравилось кататься на санках. Берег озера местами круто вздымался, и мы съезжали по этим откосам. Надо было сесть на санки, потом нас подталкивал мальчишка – и вперед! Мы неслись к озеру между сугробами, перескакивая рытвины, и затем по его сверкающей поверхности плавно скользили к противоположному берегу. Радость и блаженство переполняли меня! На один неистовый счастливый миг мы рвали цепь, приковывавшую нас к земле, и, взявшись с ветром за руки, пускались в божественный полет!

Весной 1890 года я научилась говорить.

Я с самого детства стремилась издавать звуки, понятные другим. Я старалась использовать голос, держа одну руку на горле, а другой воспринимая движение губ. Мне нравилось все, что способно издавать шум, особенно я любила ощущать лай собаки и мурлыканье кошки. Еще я любила класть руку на горло певца или на рояль, когда на нем играли. Перед тем как лишиться зрения и слуха, я немного выучилась говорить, но после болезни не могла этого делать, потому что не слышала сама себя. Я целыми днями просиживала на коленях у матушки, трогая ее лицо: меня развлекало движение губ. Я тоже шевелила ими, хоть и позабыла, что такое разговор. Близкие рассказали мне, что в то время я плакала и смеялась, а еще какое-то время издавала звуки-слоги. Но я не общалась, а лишь упражняла голосовые связки. Тем не менее было слово, значение которого я помнила. «Вода» я произносила как «ва-ва». Однако даже оно становилось все менее внятным, пока я совсем не перестала что-либо произносить, научившись рисовать буквы пальцами.