Фигурой в оранжевом одеянии, от которой я «принял Паншил» и чьи горловые ноты были для меня слишком низки, чтобы я уловил их, был бирманский монах У Титтила. Он был первым буддийским монахом, увиденным мною и, принимая в расчет некоторые перемены, которые много лет спустя случились в моей собственной жизни и мышлении в качестве буддиста, примечательно, что именно он, а не более «ортодоксальный» представитель восточного буддизма, провел церемонию, где я впервые прочитал формулу, которая, будучи публично произнесена вслед за ведущим-буддистом, составляет «обращение» к буддизму и формальное принятие в буддийскую общину. Примечательно, что именно У Титтила провел церемонию, потому что, хотя по этому случаю он одел робу тхеравадинского монашеского ордена, к которому он принадлежал, он не всегда носил ее. В менее формальных случаях, к примеру, уезжая по делам АРП, он надевал любую западную одежду соответственно ситуации. Годы спустя, будучи сам «в робе», я понял, что такое «неортодоксальное» поведение не у всех вызывает одобрение. Как я написал в своих неопубликованных мемуарах, «ограниченные строгой формой бирманские буддисты жестоко критиковали его за предполагаемый проступок – ношение обычного европейского одежды в то время, когда он не исполнял свои религиозные обязанности. Английские буддисты видели это в несколько другом свете. Все это время «Лондонский блиц» У Титтила работал санитаром-носильщиком и несколько раз, рискуя жизнью, спасал людей из-под обрушившейся кладки. Поняв, что многочисленные складки его робы сковывают движения, он резонно сменил ее на более практичное одеяние. Люди, знавшие его, говорили, что его вера не расходится с делом». Что касается меня, я всегда радовался тому, что я впервые принял Прибежища и Наставления от этого тихого и скромного человека, для которого, как бы мы сказали теперь, «приверженность была первичной, образ жизни вторичным», – человека, который, был ли он одет в оранжевую робу или в синюю спецовку, в сердце был ни монахом, ни мирянином, а просто буддистом.

Между «принятием Паншила» от У Титтилы и «дальнейшим продвижением» прошло три года. За это время подразделение войск связи, к которому я был приписан, было отправлено за океан, я побывал в Дели, Коломбо, Калькутте и Сингапуре, познакомился с китайскими и сингальскими буддистами, вернулся в Индию (навсегда, как я считал), связался с различными религиозными организациями и группами, буддийскими и индуистскими, и занялся регулярной практикой медитации. Теперь я был готов вступить на следующий этап прояснения смысла, значения и важности обращения к Прибежищу. И 18 августа 1947 года (через три дня, после того, как британский флаг перестал развеваться над Индийским субконтинентом, и спустя восемь дней после моего двадцать второго дня рождения) в Кашаули, в Восточном Пенджабе, я отказался от жизни домохозяина и решился на жизнь бездомного скитальца. Непосредственной причиной такого резкого шага было разочарование от мирской жизни, в особенности от мирской жизни в представлении организованной религии. По возвращении в Индии мы вместе с другом-бенгальцем работали в Миссионерском институте культуры «Рамакришна» и в обществе «Маха Бодхи». Впоследствии я включился в проект восстановления «Дхарма Виджая Вахини», организации, занимающейся пропагандой буддизма в Индии. Ее много лет назад организовал старый ученый, с которым мне довелось встретиться на межрелигиозном собрании в Ахмедабаде. Все эти организации, а также группа, сформированная вокруг известной женщины-аскета, меня разочаровали, как и моего друга. Работа с такими предприятиями скорее, по-видимому, была преградой, а не поддержкой духовному развитию. Они естественным образом скатывались к упадку, и единственный путь, который нам оставался, – разорвать нашу связь не только с ними, но и с миром. Как об этом рассказывается в той части моих воспоминаний, которая была опубликована в 1976 году под названием «Тысячелепестковый лотос», мы, следовательно, покрасили свое одеяние охрой, согласно традиции, раздали свои мирские вещи, попрощались с друзьями и на следующее утро – утро 18-го – отправились пешком по дороге, которая вела из Кашаули на равнины.