Стрелки часов были непреклонны и бессмысленно жестоки. Элис казалась сама себе жалкой и отвратительной. Её не оставляла, губила тревога…

Когда зазвонил мобильный, даже в этом было что —то из новой реальности: она радовалась его трелям:

– Родная… – голос Джека был тих: он пережил страшное один.

Как ей безумно хотелось кинутся ему на шею, спасти и спастись:

– Милый, как ты?

– Ничего! – «подробности при встрече».

– Мне так жаль!

– Лис, я думал всё время о нас! О тебе! Там на кладбище… – выпалил Джек, но добавил так нежно, что сердце Элис зашлось и восторгом, и болью: —Знаешь, если бы не ты, я не держался бы ни за что… Меня бы ничто не волновало…

– Милый, не говори так! Я – далеко не всё, что случилось с тобой хорошего…

– Лис, я скучаю, я люблю тебя!

– И я тебя очень люблю! Я жду тебя дома, ладно? Приезжай поскорей, пожалуйста! – попросила Элис.

***

– Где ты сейчас? – спросил Джек.

– Ещё на работе! Собираюсь домой! – Элис, как раз, прислонила мобильный к уху и держала его плечом, в то же время собирая в рабочий портфель некоторые бумаги, чтобы изучить их подробнее дома. – Я позвоню ещё, когда доберусь, хорошо?

– Слушай, вспомнил! Как машина? Бензин? – торопливо спросил Джек.

– Пришлось оставить её припаркованной, я так и не смогла её завести! – ответила Элис.

– Я посмотрю, как приеду или отгоню в сервис!

– Что бы я без тебя делала, любимый? – нежно, с любовью в голосе, осведомилась Лис. – Я позвоню ещё! Целую тебя!

***

К автобусу Элис опоздала: он вильнул перед ней задом и был таков. Женщина немного постояла в нерешительности, но такси решила не ловить: ей весь день не хватало воздуха. Лис подумала погулять, чтобы чуть рассеять сомнение, печаль и беспокойство, такое назойливое, что, наверное, сбежать от него можно было только на собственных ногах.

Часы говорили, что с момента похорон прошло уже два часа. Она чувствовала, как вместе с Джеком осиротела, хотя можно ли называть сиротами взрослых уже мужчину и женщину?

Элис поправила на плече маленькую сумочку, вспомнила, что телефон уложила в портфель с бумагами, сделала первые шаги по мостовой. Они казались ей гулкими, они вели к чему – то непостижимому и, пожалуй, ещё не испытанному. Возможно, то чувство беспокойства, сопровождающее её с утра, было предупреждением?!

Сначала шаги давались ей тяжело…

***

Оглушительно орал телевизор: певичка со сцены заявляла о своей бездарности. В комнатушке с единственным окном, где проснулся молодой человек, был настоящий бедлам. Разбросанные по полу вещи требовали стирки, на горах одежды пизанскими башнями громоздились сотни журналов сомнительного содержания. На столике напротив дивана, на котором лежал юноша, были оставлены остатки кое-какой еды, пивные бутылки… Витало в воздухе зловоние, мухи хозяйничали в тарелках с объедками, было полно пыли, проржавевшие жалюзи удерживали снаружи солнечный свет…

Собирала пыль старая барабанная установка в углу, велосипед без колеса и цепи болтался, прикреплённый, вместо картины, к стене…

Болела голова…

***

Молодой человек по имени Брайан Малин грузно сел на скрипучем диване, из которого торчала, никого не стесняясь, пружина. Толстовка, надетая на нём, была велика и не нова, джинсы были в пятнах грязи. Он спал прямо в обуви.

Его трясло, он сотрясался всем телом, не мог сидеть ровно и спокойно. Ноги его ходили ходуном, но он чувствовал в них слабость. Кроссовки отстукивали по полу жуткий такт. Дышал юноша, как при одышке, хотя был изрядно худым. Красные, воспалённые глаза оглядывали бардак в жилище, и лицо в улыбке походило на зловещую маску. Волосы были всклокочены и давно не стрижены.