1. Все существующие демократические магистратуры немедленно упразднялись и более не возобновлялись.

2. Впредь никакие гражданские должности не должны оплачиваться.

3. Для формирования нового правительства немедленно назначался комитет из пяти человек, которые должны были выбрать более крупный орган из ста человек (включая самих пятерых выборщиков). Каждый из этой сотни должен был выбрать еще троих.

4. Таким образом формировался совет Четырехсот, который должен был заседать в булевтерии и управлять государством с неограниченными полномочиями по своему усмотрению.

5. Они могли созывать Пять тысяч, когда сочтут нужным. [47] Все было принято без единого голоса против.

Изобретение и использование этого воображаемого собрания Пяти тысяч было одним из самых искусных приемов Антифона. Никто не знал, кто эти Пять тысяч: однако только что принятое постановление гласило – не что такое число граждан должно быть выделено и утверждено путем выбора, жребия или иного определенного способа, который сделал бы их известными, – а что Четыреста могут созывать Пять тысяч, когда сочтут нужным, тем самым предполагая, что последние уже известны как минимум самим Четыремстам. На самом деле, Пять тысяч существовали только в речах и прокламациях заговорщиков как фиктивное дополнение. Они даже не существовали как список имен на бумаге, а лишь как обманчивый номинальный агрегат. Четыреста, теперь у власти, стали единственными и исключительными правителями государства. [48] Но одно лишь имя Пяти тысяч, хоть и было пустым звуком, служило Антифону и его заговору двум важным целям. Во-первых, его можно было ложно представить, особенно войскам на Самосе, как доказательство существования довольно многочисленного и популярного собрания равных, полноправных граждан, которые должны были по очереди осуществлять власть; таким образом, смягчалась ненависть к откровенной узурпации Четырехсот, и они представлялись лишь первой очередью Пяти тысяч, находящейся у власти несколько месяцев, после чего их должна была сменить следующая группа. [49] Во-вторых, [p. 38] это значительно усиливало средства устрашения, которыми располагали Четыреста в Афинах, создавая впечатление их мнимой силы. Граждане верили, что в заговоре участвуют пять тысяч реальных соучастников, а тот факт, что эти соучастники не были известны и не могли быть идентифицированы, лишь усиливало царившие страх и недоверие, поскольку каждый, подозревая, что его сосед может быть среди них, боялся высказывать недовольство или предлагать совместное сопротивление. [50] Таким образом, имя и мнимое существование Пяти тысяч укрепляли реальную власть Четырехсот заговорщиков. Оно маскировало их узурпацию, одновременно усиливая их хватку через страх и уважение граждан.

Как только народное собрание в Колоне с видимым единодушием приняло все предложения Писандра, его распустили, и новый совет Четырехсот был избран и сформирован в предписанной форме. Теперь оставалось только ввести их в булевтерий. Но это нельзя было сделать без силы, поскольку совет Пятисот уже находился там, вероятно, отправившись туда сразу после собрания, где их присутствие (по крайней мере, пританов или сенаторов председательствующей филы) было необходимо как законных председателей. Им предстояло обсудить, что делать в связи с только что принятым декретом, лишавшим их всех полномочий. Не исключалось и то, что они могли организовать вооруженное сопротивление, для чего в данный момент были особенно благоприятные условия, поскольку занятие Декелеи лакедемонянами держало Афины в состоянии, близком к постоянному лагерю, с большой частью граждан, день и ночь находившихся под оружием. [51] Против такой возможности Четыреста приняли меры. Они выбрали время дня, когда большинство граждан обычно расходилось по домам, вероятно, для утренней трапезы, оставляя военный пост с сложенным и готовым оружием под сравнительно слабым присмотром. Пока основная масса гоплитов покидала пост в это время, согласно обычной практике, гоплиты – андрийцы, тенийцы и другие, – пользующиеся доверием Четырехсот, получили тайный приказ оставаться наготове и вооруженными на небольшом расстоянии, чтобы в случае признаков сопротивления немедленно вмешаться и предотвратить его. Приняв эту меру предосторожности, Четыреста двинулись к булевтерию, каждый с кинжалом, спрятанным под одеждой, в сопровождении особой охраны из ста двадцати молодых людей из различных греческих городов – орудий убийств, организованных Антифоном и его сообщниками. [41] В таком строю они вошли в булевтерий, где заседал совет, и приказали сенаторам удалиться, одновременно предложив им выплату жалования за весь остаток года – по-видимому, около трех месяцев или более до начала Гекатомбеона, месяца новых назначений, – в течение которого их полномочия должны были продолжаться. Сенаторы не были готовы сопротивляться декрету, только что принятому с соблюдением формальностей, теперь подкрепленному вооруженной силой. Они подчинились и разошлись, каждый получив причитающееся жалованье при выходе. То, что они подчинились превосходящей силе в таких обстоятельствах, не вызывает ни осуждения, ни удивления; но то, что они приняли от рук заговорщиков эту выплату за неотработанное время, было низостью, которая почти делала их соучастниками и бесчестила последние часы демократической власти. Четыреста теперь торжественно заняли булевтерий без малейшего сопротивления – ни внутри его стен, ни за их пределами, со стороны каких-либо граждан. [52]