Антифонт не пытался собрать их вместе или сделать какое-либо публичное выступление, вооружённое или нет, чтобы запугать действующие власти. Он позволил совету и народному собранию продолжать заседать и обсуждать как обычно; но его сторонники, чьи имена и количество не были публично известны, получали от него инструкции, когда и что говорить. Главной темой их выступлений была дороговизна демократических институтов в нынешнем тяжёлом финансовом положении, огромные расходы государства на оплату советников, судей, экклесиастов или граждан, посещавших народное собрание, и т. д. Государство теперь могло позволить себе платить только тем солдатам, которые сражались за его защиту, и никто другой не должен был касаться государственных денег. Они настаивали, что необходимо исключить из политических прав всех, кроме избранного тела Пяти тысяч, состоящего из тех, кто лучше всего мог служить городу лично и кошельком.

Обширное лишение прав, заложенное в этом последнем предложении, было достаточно шокирующим для слуха афинского собрания. Но на самом деле само предложение было обманом, никогда не предназначенным для реализации и представлявшим нечто гораздо меньшее, чем то, что задумывали Антифонт и его сторонники. Их замысел состоял в том, чтобы присвоить власть себе, без контроля или партнёрства, оставив это тело Пяти тысяч не только несозванным, но и несуществующим, как пустое имя для обмана граждан в целом. Однако об этом реальном намерении пока не было сказано ни слова. Проектируемое тело Пяти тысяч было темой, на которой проповедовали все партийные ораторы; но без внесения какого-либо конкретного предложения об изменении, что пока нельзя было сделать без нарушения закона.

Даже при такой косвенной пропаганде проект сокращения прав до Пяти тысяч и упразднения всех оплачиваемых гражданских функций был достаточно резким изменением, чтобы вызвать множество противников. Для таких противников Антифонт был полностью готов. Все те, кто выступал против, или, по крайней мере, все самые заметные из них, были последовательно устранены путём частных убийств. Первым из них, кто погиб таким образом, был Андрокл, известный как демагог, или народный оратор, и отмеченный для мести не только этим обстоятельством, но и тем фактом, что он был среди самых яростных обвинителей Алкивиада перед его изгнанием. Ибо в это [p. 32] время разрыв Писандра с Тиссаферном и Алкивиадом ещё не стал известен в Афинах, так что последний всё ещё считался на пороге возвращения домой как член планируемого олигархического правительства. После Андрокла многие другие ораторы схожих взглядов погибли таким же образом, от рук неизвестных.

Банда греческих юношей, чужаков, собранных из разных городов, [38] была организована для этого дела: жертвы выбирались по одному и тому же особому признаку, и убийство совершалось так искусно, что ни заказчики, ни исполнители так и не были раскрыты. После того как эти убийства – точные, специальные, тайные и систематические, исходящие от неизвестного руководства, подобно вечному трибуналу – продолжались некоторое время, внушаемый ими ужас стал интенсивным и всеобщим. Нельзя было добиться справедливости, нельзя было провести расследование даже за смерть самого близкого и дорогого родственника. В конце концов, никто не осмеливался требовать или даже упоминать расследование, считая себя счастливым, что избежал той же участи лично.

Такая совершенная организация и такие точные удары создали всеобщее убеждение, что заговорщиков гораздо больше, чем было на самом деле. И поскольку оказалось, что среди них были лица, ранее считавшиеся убеждёнными демократами, [39] в конце концов смятение и недоверие стали повсеместными. Никто не осмеливался даже выражать возмущение происходящими убийствами, не говоря уже о требованиях возмездия или мести, из страха, что он может разговаривать с одним из неизвестных заговорщиков. В атмосфере этого террора всякая оппозиция в совете и народном собрании прекратилась, так что ораторы олигархического заговора казались получившими единодушное согласие. [40]