Одним из показателей самобытности народа, его самосознания является наличие этнонимических определений, складывающихся из самоназваний (так называемых эндоэтнонимов) и названий со стороны соседей (экзоэтнонимов), а также урбанизмов (названий жителей городов), этникомов (узколокальных названий), конфессионапизмов (названий на основе принадлежности к той или иной конфессии) и политонимов (по критерию подданства).

Этнонимические формы самосознания (при всей их вариативности) являются результатом осмысления людьми своего единства в границах различных социальных общностей – сельской, городской, сословной, государственной – на основе сопоставления себя с «другими» и фиксации (часто бессознательной) признаков демаркации «свои» и «чужие». Самым важным и принципиальным среди всех самоопределений является общее название народа.

Наиболее полные сведения о видах и способах самоопределения белорусов содержатся в различных письменных источниках: летописях, хрониках, грамотах, юридических документах, переписке частных лиц и т. д. Судя по этим источникам, в Беларуси существовала сложная иерархическая система самоназваний населения. Самый узкий ареал принадлежности составляли жители отдельных сел и деревень. Далее шли самоназвания жителей городов и волостей, затем – самоопределения на основе земель (княжеств, воеводств). Общим основанием тут служили урбанизмы, т. е. названия жителей местной «столицы»: могилевцы, случане, пинчуки, оршанцы и т. д.[49]

Для образованных белорусов того времени было наиболее характерным земляческое сознание. Это можно видеть на примере Ф. Скорины, который постоянно подчеркивал свою родину – Полоцк. Объяснение такому факту кроется в том, что отдельные регионы ВКЛ обладали широкой политической и экономической автономией. Это находило свое закрепление в соответствующих юридических документах. Жители белорусских земель также представляли собой относительно автономные субэтнические сообщества с характерными особенностями культуры, языка и самосознания. Не случайно в XVI–XVII вв. земельные этнонимы (в качестве форм местной самоидентификации) отличались устойчивостью и были распространены как в самом ВКЛ, так и за его пределами.

Наиболее широкой формой самоопределения (метаэтнонимами) являются названия «русины» и «литвины». Соотношение этих названий, их содержание и объем на протяжении XIV–XVI вв. менялось. Название с корнем «рус», как говорилось выше, восходит к временам Киевской Руси. Оно и было связано с экспансией киевских князей (называвших себя росами или русами), которые после захвата сопредельных территорий объявляли их русскими, равно как и население независимо от его прежней племенной принадлежности. Поскольку параллельно происходила христианизация язычников по православному (византийскому) канону, то они получали еще одно название, синонимичное слову «русские», – «православные».

В летописях ХII-ХIII вв. население почти всех крупных белорусских городов уже называлось русским. Вместе с тем при описании феодальных усобиц князей летописцы активно использовали и земельные этнонимы – «полочане», «туровцы», «изяславцы», «смоляне» и т. д.

Политический аспект понятий «Русь», «русские» проявлялся в продолжительном противоборстве великих князей литовских и московских за лидерство в деле объединения всех исторических «русских» земель. Отсюда название «всея Руси» в титулатуре высших светских правителей и религиозных иерархов обоих государств.

Сохранению названия «Русь», «русские» за белорусскими землями и ее жителями способствовал и тот факт, что после подписания Люблинской унии (1569) территория Украины отошла к Польше. Прежнее отождествление самоназваний «русский» и «православный» в связи с религиозными процессами в ВКЛ XV–XVI вв. утратило смысл. «Русскими» в тех условиях могли считать себя и католики, и протестанты, и униаты.