«Смерть! – ревел Антоний, – мы били их здесь, при Фарсале, вместе с Цезарем, а теперь они убили его!!!» – ревел он, и когорта за когортой взрывались ненавистью.

Ревели трубы, пехота Антония ворвалась по насыпи в лагерь Кассия, пехота Брута ворвалась в его, Октавиана, лагерь, и он бежал, прятался в болотах, глядя, как Марк Агриппа пытается собрать бегущие войска.

Кассий мертв, покончил с собой.

Остались только они с Антонием и Брут.

Недели пролетели, как секунда, и вновь то же ровное, как стол, мертвое поле.

Никаких больше труб, никакого рева.

Мрачный, холодный, как лед, Антоний, он сам, мрачный, мрачный, белый, как мрамор, Брут на той стороне поля.

Мерный шаг римской пехоты, дробь сандалий гремит по твердой земле, две железные массы в одинаковых доспехах одинаково шагают навстречу друг другу.

Войска Республики, разделенные между ее наследниками.

Брут что-то кричит своим, сорвав голос на хрип, Антоний поднимается в седле, машет рукой.

Их пехота ускоряет шаг, короткие мечи бьют в щиты, грохот нарастает, и первая шеренга обрушивается на врага.

Ночь.

Он едет по полю с Агриппой, врачи лечат всех, все римляне, это уже его люди.

Антоний, чудовищно огромный в лунном свете, бредет по полю между мертвыми, всматриваясь в их лица.

Останавливается, узнав Брута, срывает с себя плащ и кидает его на мертвое тело.

Убийцы Цезаря мертвы. Они, Триумвират, теперь и есть Республика.

Антонию – Восток, Лепиду – Африку, ему, Октавиану, – Запад.

Мир дрожит.

Дрожит, вибрирует, готовый в любой момент взорваться войной.

Легионы бунтуют, требуя денег и земли.

Он, Октавиан, в Риме – значит, он отвечает за все.

Сумасшедшая жена Антония, Фульвия, и его придурошный брат подняли мятеж. Он ведет войска и осаждает Перузий. И вновь ветераны ревут, требуя от них с Антонием прекратить борьбу.

Секст Помпей зажал свою морскую удавку, последний из детей Помпея Великого, царь пиратов.

Они все родственники между собой, когда-то даже друзья, но сейчас флот Агриппы добьет Помпея и Антоний казнит его, поставив последнюю точку в истории этой семьи.

Из Триумвирата вычеркнут Лепид.

Он дернулся к власти, не рассчитал сил, и вот он уже лишь бледная, лишенная всего тень, живая, но пустая.

Антоний разбит парфянами, величайшая армия в истории Республики погибла, и Клеопатра утешает его, приведя корабли с провизией.

Его, Октавиана, никто не утешает.

Он нашел Рим деревянным, а оставил его мраморным, – скажет он потом, но это потом, когда все эти события останутся в таком далеком прошлом, что будут казаться сказкой.

Все умрут, останется лишь он и Ливия.

Ливия.

Он забрал ее у мужа, уже родившую Тиберия и беременную Друзом.

Неслыханная пошлость по римским меркам, плевать.

Полвека, почти полвека вместе, это Царство, этот Мир, Pax Romana, который он построил, и ее тоже.

Акций.

Клеопатра подбила Антония на войну.

К нему бежал Сенат и консулы, потом бежали обратно, и Антоний горько смеялся, отсылая их пожитки вслед за ними.

Агриппа повел флот, он, Октавиан, в последний раз Октавиан, стоял на берегу и смотрел, как легионеры берут штурмом один за другим египетские корабли.

Флот Антония горел, и он пошел на прорыв, вслед за Клеопатрой, бросив свою армию на милость победителя.

Армия сдалась.

Октавиан ехал вдоль понурых рядов, и его люди кричали: «Да здравствует Цезарь», – глядя как салютуют ему бывшие враги.

Мертвый Антоний.

Мертвый, последний мертвый Республики, сидящий на троне фараонов в своем красном плаще.

Клеопатра, льнущая к нему, пытающаяся спасти себя любой ценой.

Ему рассказали, как Антоний покончил с собой, прочитав ее записку о том, что она приняла яд.