Мстислав Старый замолчал и долго смотрел на огонь, словно в его бликах можно было увидеть ответы на свои вопросы. Князь Дубровицкий поправил повязку на раненом плече и, опираясь на меч, встал:

– Вчерашний день не вернешь, а завтрашний не увидишь. – Князь опустил голову и перед его глазами пронеслись события последних дней. Эх, кабы можно было все вернуть назад! Князь встряхнул головой, словно прогоняя тяжелые думы.

– Ежели останемся здесь – помрем от жажды и голодухи. Ну а остальное эти волки доделают. – Александр Глебович мотнул головой в сторону монгольского стана: – Я предлагаю всем пробиваться к Славутичу-батюшке. Знаю, что будет это непросто. Знаю, что многие сложат свои головушки. Но лучше сложить их в открытом бою, чем помереть голодной смертью под телегой.

Наверное, князь сказал то, о чем думали многие из сидящих вокруг костра. Даже всегда осторожный воевода Петеля на этот раз промолчал и с гордостью посмотрел на своего князя. Дружинники враз загомонили, наперебой предлагая планы скрытного передвижения к Славутичу.

– Скрытно уйти не получится, – сказал один из них. – Нужно отвлечь внимание татарвы – устроить ложный прорыв небольшого отряда, потянуть их конницу за собой. А в это время основные силы двинутся к Славутичу. Пойду кликну доброходцев на это дело.

Но не успел он отойти от костра и пару шагов, как послышались крики дозорных:

– Моголы! Моголы! К оружию!

Тревога оказалась ложной. От реки по склону холма поднимались несколько человек. Шли они не таясь и безо всякого оружия. В руках одного из них был крест. Это был Плоскиня – воевода бродников, людишек без роду и племени, промышляющих рыбной ловлей да переправами с берега на берег караванщиков, а там – и кого придется. Мстислав Романович знал, что бродники были русичам единоверцами и в недавней битве не участвовали, но приняли сторону монголов и всячески им помогали. Рядом с воеводой бродников чинно вышагивали четверо безоружных монголов.

– Никак переговорщики пожаловали? – встрепенулся Мстислав Романович и с надеждой посмотрел на князя Дубровицкого. – Неужто всё обойдется?

Он тут же приказал освободить проход для парламентёров и вышел к ним навстречу. Держа перед собой крест, Плоскиня изложил условия Субэдэя:

– Хан моголов Субэдэй велел передать русичам, что он уважает храбрых воинов и дарует всем жизнь. Великий хан обещает, что если вы сложите оружие, то ни капли княжеской крови больше не прольется. Но ваша жизнь будет стоить дорого и вам за нее придется заплатить выкуп. А пока ваши сородичи будут его собирать, великий Субэдэй приглашает ханов урусов быть его гостями.

– Красиво гутаришь, воевода, – ответил ему Мстислав Романович, с недоверием поглядывая в сторону сопровождающих Плоскини. Узкие глазки монголов так и шныряли по сторонам, будто что-то выискивали. – Только нам не ведомо – правду ты говоришь, аль брешешь, как шелудивый пес.

– Истинную правду говорю, княже. Всё, что велел сказать тебе Субэдэй, передал слово в слово, – при этом Плоскиня перекрестился и поцеловал крест, который так и продолжал держать перед собой.

Среди дружинников прокатился одобрительный шум: «Не брешет, Плоскиня. На святом кресте клятву дал. Ей-богу, не брешет».

Древнерусские князья поверили Субэдэю и Джэбэ. Сняв с перевязей свои мечи и вынув из-за голенищ ножи засапожные, князь Киевский Мстислав Романович Старый, князья Турово-пинские Александр и Андрей Дубровицкие направились в Ставку монгольских полководцев.

Их сбили с ног и скрутили за спиной руки уже перед самим шатром Субэдэя. Монгольский полководец выполнил свое обещание – ни одной капли княжеской кровушки пролито больше не было. По его приказу всех взятых в плен древнерусских князей повалили на землю, сверху постелили деревянный настил, и монгольские ханы уселись на него праздновать свою победу.