Истории, в которых точно кто-то умрет Анастасия Голикова

– Что? – растерялся я, позабыв, о чем спрашивал.

– Что? – не понял Мортимер.

Наверно, я сказал какую-то чушь, потому-то дворецкий и оторопел. А что он мне ответил, кстати? Не могу сообразить…

Это все Барри! «Посиди со мной. Я не алкаш, чтоб пить один». Тьфу!

– Мне… сейчас идти… дальше убирать листву, да? – я с трудом подбирал слова, стараясь не дышать в сторону Мортимера и выглядеть естественно.

– Именно! – воскликнул дворецкий с явным облегчением. – Мистер Клод звонил. Он прибудет к семи. – На меня глянули очень многозначительно. – Вместе с наследником. Постарайтесь управиться к этому времени, мистер Ллойд.

Странное ощущение дежавю растаяло, уступив место маленькому довольству. Мадам, упокой Господь ее душу, звала нас по именам, а наводнившие поместье после ее смерти свидетели динозавров – две сестры и один зять – по фамилиям. Но дворецкий, обращаясь ко мне, Карлу и Барри, никогда не забывал отметить, что говорит именно с «мистером». И это было чертовски приятно!

Я вернулся к своим обязанностям садовника, думая о том, какой Мортимер милейший человек. Взять хотя бы то, как он расстраивается и переживает, если читает в газете об очередных исчезнувших из соседних деревень. Очень трогательно. Мы-то все здешние и привыкли к такому: в графстве и волки, и болота. Но справедливости ради Мортимеру освоиться было сложнее: с тех пор, как он стал работать у мадам, люди начали пропадать намного чаще.

Наследник, молодой симпатичный мужчина, приехал в семь вместе с адвокатом покойной. Мне новый господин показался вежливым и приятным, он явно не собирался никого увольнять и чинить свои порядки.

Весь следующий день господин праздно и бесцельно бродил по особняку, пристройкам и саду. В желании городского американца разглядывать интерьер английского поместья не находилось ничего странного, но в самом «разглядывании» неестественности было хоть отбавляй. Господин вставал у какого-то предмета почти в упор, молча смотрел на него, не прикасаясь, и просто уходил. А потом возвращался и снова пялился на эту же вещь. Я мог понять, если бы он разглядывал картины, доспехи, вазы и прочий антиквариат, которого в доме в избытке. Но господин мог застыть у телефона, мусорного ведра или моих резиновых сапог.

А еще он ни черта не помнил. Иначе зачем ему задавать по несколько раз в день одни и те же вопросы о мадам, о пропавших в округе людях, об истории имения? Не просто уточнять какие-то факты, а спрашивать слово в слово. Иногда мужчина протягивал фотографии или письма, которые уже показывал, и интересовался чужим мнением. Приходилось повторяться. Зачем же расстраивать человека? Мортимеру, как дворецкому, было тяжелее всех. Мало того, что ему нужно было ухаживать за капризными сестрами покойной, так господин еще и забывал, какие распоряжения собирался ему дать. Подзывал, а потом говорил: «Нет, ничего». И так раз десять за день!

Вдобавок ко всему мы хватались очень многих предметов. Но не драгоценностей или чего-то ценного. В основном Барри жаловался на исчезнувшие инструменты, потом и у меня испарилась лопата на пару с сапогами, Лидия сетовала на утрату заколок, хотя их она, скорее всего, просто потеряла. Апофеозом всего стала пропажа огнетушителя.

Я, Лидия и Карл больше часа шептались на кухне после ужина, пытаясь понять, что происходило с господином, но разобрались, только когда к беседе присоединился дворецкий. Он утомился, выслушивая очередные воспоминания госпожи Анны, но нашел в себе силы все нам объяснить. Мортимер предположил, что господин болен, и оттого мадам завещала имение столь дальнему родственнику, внуку покойного брата. Хотела порадовать молодого человека, которому, очевидно, недолго осталось.

«Может, опухоль мозга, может, последствия травмы. Симптомы могут быть самые разные. Провалы в памяти, ужасное зрение, даже клептомания», – подводил итог дворецкий, когда на кухню ввалился Барри. Он был сильно напуган и еще сильнее пьян.

– Я видел господина! И огнетушитель!

– Барри, успокойся. Мы знаем, что он его украл…

– Молчите и слушайте! Я был в сарае…

– Где ты прячешь бутылочку?

– Да не в этом дело! Господин вошел без ничего! А потом здоровенный огнетушитель возник у него в руках! Из ниоткуда! Я своими глазами видел. Но так не бывает. – Барри трясло.

– Может, он нес его в руке, а потом поднял на свет?

– Нет! Огнетушитель просто появился. Я не вру! И я не спятил! Черная магия!

Барри выскочил на улицу, хохоча, Мортимер с Карлом кинулись следом, Лидия разрыдалась, и я остался ее утешать. Бедный Барри! Бутылка все же его сгубила.

Когда Лидия успокоилась, мы присоединились к остальным, пытающимся отправить Барри на боковую. Он все орал, что физика больше не работает и что он легкий, как перышко, и вот-вот полетит. Стоило Барри захрапеть, как мы с облегчением разошлись по нашим каморкам.

После такого долгого дня я заснул, едва голова коснулась подушки. Ночью, правда, разок проснулся: чтоб вдохнуть снотворное, пропитавшее тряпку, которую кто-то прижимал к моему лицу.

Очнувшись в следующий раз, я не понял, где нахожусь и почему не могу двигаться. Голова гудела, перед глазами плыло, но постепенно все отчетливее вырисовывался дворецкий с пилой в руках.

– Не волнуйтесь, мистер Ллойд. Больно будет только в начале. Потом вы потеряете сознание.

Мортимер был хорошим человеком, он не стал бы мне врать. Но, к сожалению, даже он мог совершать ошибки. Больно было очень долго. До самого моего конца…

Выронив метлу, я кинулся в дом и сразу натолкнулся на дворецкого: он стоял посреди холла с крайне бледным, даже испуганным лицом. Я мгновенно понял, что он – как я. Тоже в шутку озвучил какое-то глупое желание странному незнакомцу, не ожидая исполнения.

– Я сказал, что не прочь жить в игре, – выпалил я. – А все вывернулось в какую-то больную иронию! Я хотел стать крутым и неумирающим протагонистом. Понимаешь? Это я должен был быть американцем, который обнаружит и победит тебя, а не второй безликой жертвой с парой реплик! Тем более в квесте!

Дворецкий почти минуту ошарашенно таращился на меня. Наконец, он тихо ответил:

– Я не очень понимаю, что значит «игра» и «протагонист» в ваших словах. Но я знаю слово «ирония». И она в том, мистер Ллойд, или как вас там…

Я не помнил «как меня там».

–… что больше всего на свете я ненавижу две вещи. Стариков. И англичан.

– Что ты пожелал? – задал я вопрос, уже не зная зачем. Меня наполняли только смятение и чувство дежавю.

Дворецкий ответил с улыбкой, почему-то заставившей меня подумать о пиле.

– Вечность заниматься любимым делом безнаказанно.

– Что? – растерялся я, позабыв, о чем спрашивал.

– Что? – не понял Мортимер. Его лицо вытянулось.

Наверно, я сказал какую-то чушь, потому-то дворецкий и оторопел. Он хмурился, будто силясь что-то вспомнить. А что Мортимер мне ответил, кстати? Не могу сообразить…

– Мне… сейчас идти… дальше убирать листву, да? – промямлил я, стараясь выглядеть естественно.

– Именно! – воскликнул дворецкий. Его лицо расслабилось. – Мистер Клод звонил. Он прибудет к семи вместе с наследником. Постарайтесь управиться к этому времени, мистер Ллойд.

Странное ощущение дежавю растаяло, я вернулся к своим обязанностям садовника.

Сережа Воронецкий одинаково комфортно чувствовал себя и за городом, и дома. Воображение позволяло мальчишке пускаться в волшебные приключения откуда угодно. Для его старшей сестры Кати дача всегда была мучительной неизбежностью, имеющей только один плюс – возможность позагорать. В эти майские праздники девятиклассница также большую часть времени проводила на небольшом квадрате газона, ограниченном стеной дома, грядками, кустами и дорожкой из скользкой плитки.

Девушка лежала на спине, наслаждаясь совершенно безоблачным днем, и предвкушала завистливые взгляды одноклассниц, когда чья-то тень легла прямо ей на лицо, лишив единственной радости. Не открывая глаз, Катя быстро вычислила злодея:

– Серый, отойди! Солнце загораживаешь.

Кроме брата это могли быть только дед или бабка, но их голоса доносились из настежь распахнутого окна кухни.

– Блин, мелкий, ты оглох?! – разозлилась девушка, когда препятствие между головой и солнцем не исчезло. За секунду до того, как она открыла глаза, откуда-то со стороны кустов смородины донеслось Сережино «Че?».

Над лицом девушки нависла клыкастая морда Василия Федоровича. Катя, вскрикнув, мгновенно оказалась на ногах. Она побаивалась этого огромного старого кота. Его длинный рыжий мех, массивную львиную челюсть, торчащие желтые клыки, омерзительные огрызки ушей, единственный глаз и длинный хвост трубой знал весь поселок. Словно издеваясь, грязная бродячая тварь, которую местные почему-то очень любили, улеглась на расстеленное полотенце и принялась остервенело чесаться, оставляя кругом клочья линялой рыжей шерсти.

– Какой ты противный, – прошептала девушка, отойдя в траву на пару шагов. Прогонять кота она не рисковала.

– Ого! Ты такая бледная, будто и не жарилась попой кверху все время, – встрял прибежавший брат. – Че? Ты его испугалась?

Мальчик хотел погладить Василия Федоровича, но зверь, застыв с поднятой задней лапой, одарил Сережу тем непередаваемым взглядом, который знаком каждому исцарапанному владельцу кошки. У Воронецких животных не было, но Катин младший брат оказался достаточно сообразительным, чтобы медленно убрать протянутую руку еще до того, как сестра прошипела «Не надо».