– Иду, иду! – отозвалась Лика и заспешила к нему.

Нонка долго смотрела, как они идут рядом по дороге, и рука Лики доверчиво лежит в крепкой руке отца. Она вспомнила о своем непутевом папаше и вздохнула. Непреходящая обида на него заставила ее отвернуться. Стараясь подавить в себе невольное чувство зависти к Лике, она вернулась в дом и занялась уборкой.

Уже поздно вечером к ней забежала ближняя соседка, тетка Клава, работающая нянечкой в местной больничке. Попросив коробок спичек, которые у нее нежданно, будто бы, кончились, она уселась на веранде и битых полчаса болтала о всякой ерунде. Потом вздохнула и перешла к тому, что ее, собственно, больше всего интересовало.

– А чего это у тебя Свирины утречком делали? – вроде невзначай спросила она. – Я видела, как они выходили от вас.

– Ничего не делали. Лика ко мне просто так пришла, а потом отец за ней зашел, и они ушли.

– А-а-а! Нину-то Свирину еле живехонькую сегодня в больницу привезли, Петро и привез. Насилу ее отходили!

– Что с ней?

– Астма у нее! Уж так прихватило, так прихватило! Вся синяя была! Дочка-то сейчас подле нее сидит, а вечером отец ее сменить хотел… Нина-то – она ведь баба больно хорошая, добрая! В войну была санинструктором. Совсем девчоночкой на фронт добровольцем ушла… Уж после войны Петро и она поженились. Дружно жили, ничего… Вот только детишек долго у них не было. Застудилась, видно, Нина в войну, болела часто. Но потом сынок у них родился, да только недолго совсем прожил! Не знаю, что там у него было… Когда он заболел, его в город лечиться отправили. Он все в тамошней больнице лежал. Нина с Петром сначала ездили к нему, а потом вовсе в город перебрались. Нина медсестрой в больницу устроилась, чтоб ближе к сыночку быть. Да вот только не смогли его спасти, помер, бедняжка…

– Я и не знала, что у Лики брат был.

– Откуда же тебе знать? Тебя тогда и на свете еще не было, как и Лики. Вы ж одногодки! Уж через несколько лет Лика у Нины родилась. Ей годика два или три было, когда они с Петром обратно в село вернулись. Лика-то у них девчонка ладная, хорошенькая, они в ней души не чают! Вот только разбаловали больно… Ведь вашего брата в руках надо держать и работать заставлять побольше, а Нина со своей принцессой все тетешкается. Я вот на тебя посмотрю: ты и огород поливаешь, и в доме прибираешь, и за братцем доглядываешь…

– Так мама одна бы и не успела. У нее работа…

– Да уж! Учителем быть – дело нелегкое. Ты тоже, наверное, в учительницы пойдешь?

– Не знаю. Я больше хочу стать океанологом.

– Океанологом? Это еще что за профессия такая? Где на нее учат?

– У Туапсе. Там техникум есть, гидрометеорологический.

– И что? Мать тебя в Туапсе отпустит?

– Сказала, десять классов окончишь, куда хочешь езжай… После восьмого не отпустила.

– И правильно сделала! Океанолог! По морям-океанам плавать захотела… Ха-ха!

Тетка Клава встала и пошла к дверям. Но не успела она выйти, как раздался обрадованный собачий визг и чьи-то уверенные, твердые шаги по ступенькам крыльца. Дверь отворилась, вошел представительный черноволосый мужчина с небольшим чемоданом в руке. Темно-синие отутюженные брюки, белая нейлоновая, с искрой, рубашка и светлая шляпа на голове очень шли к его своеобразно красивому, темноглазому лицу.

Тетка Клава глянула на него и, стараясь стать вовсе незаметной, мышкой вышмыгнула из дома, а Нонка медленно встала и застыла, как статуя, с приоткрытым ртом, глядя со страхом на нежданного гостя. То был ее запропавший несколько лет назад блудный отец…

***

– Привет! – сказал отец.

Нонка посмотрела на него и не ответила. Губы ее предательски задрожали.