– А как понять, что книга хорошая и что она показывает правду? Или фильм? Как ты это различаешь?

Прадед улыбнулся и похлопал Митю по плечу. Очки его съехали на кончик длинного носа, и Митя рассмеялся.

– Для этого нужно много читать, думать и анализировать, – сказал дед Федя, усаживаясь на тахту, где уже поджидал его Матвей.

Фильм «451 градус по Фаренгейту» Мите не понравился, он совершенно не понял, почему главный герой сначала сжигал книги, а потом вдруг перестал, зачем он бросил жену и комфортную жизнь и подался в бега. «Наверное, нужно прочитать саму книгу, – подумал Митя, – может быть, там все понятнее». Но читать почему-то ничего не хотелось.

В декабре выпал снег, и перед зимними каникулами одноклассники каждый день звали Митю играть в снежки после уроков. Мать Мити все еще запрещала тому гулять после школы, но, когда узнала, что гуляет он не один, сразу же смягчилась. Смягчилась, правда, лишь наполовину, с другой стороны, она ежедневно укутывала Митю в теплую одежду настолько усердно, что он едва мог двигаться, не то что бегать и уворачиваться от снежных снарядов одноклассников. Домой он приходил по уши в снегу, и мать непременно заставляла его переодеваться во все сухое, съедать огромную тарелку горячего супа и высушивать одежду на батарее. Затем она занималась с Митей арифметикой, и частенько он думал, как бы ему оказаться в прекрасном мире, где детей не заставляют учить арифметику. «Арифметика – это поэзия», – вспоминал он слова деда Феди, но по его собственному мнению, арифметика – это сущий ад и способ угнетения детей взрослыми. Это даже хуже, чем заставлять детей есть суп и овощи, когда им хочется жареной картошки и бутербродов с колбасой.

– Зачем мне это учить, мы этого еще даже не проходим в школе! – возмущался Митя, сидя рядом с матерью над учебником.

– Затем, чтобы, когда вы начнете это проходить, ты уже все это знал, – отвечала мать, и пытка продолжалась.

После смерти деда Феди мать Мити чаще стала бывать дома, а отец, наоборот, – реже, он похудел и выглядел еще более уставшим, чем раньше. Но голос отца по-прежнему был спокойным и бодрым, он с радостью отвечал на Митины вопросы, был внимателен к ним с матерью, насколько это было возможно. Иногда Мите казалось, что быть приветливым и бодрым отцу давалось непросто, особенно когда он приходил с работы намного позже обычного и казался не слишком-то счастливым и радостным. В такие моменты Митя старался не докучать отцу вопросами и, когда тот засыпал перед телевизором, тихо удалялся из зала, выкрутив громкость на телевизоре до минимума, а мать приходила и укрывала отца одеялом.

Перед Новым годом Митин городок завалило снегом, а людей завалили предпраздничные хлопоты. Тетя Люда, по обыкновению, приносила то пирожки, то блины с сахаром, и мать Мити пригласила ее отмечать Новый год вместе.

– Да ко мне сын приедет из Екатеринбурга, – отвечала тетя Люда, – но может, забегу на полчасика к вам.

– Приходи с сыном, – говорила мать, – я давно его не видела. Как у него дела?

– Потихоньку дела, отучился почти, скоро съедет из общежития…

Митя не прислушивался к их разговорам, сидел на подоконнике и глядел на улицу, на снег и детей с санками. Однажды он услышал, как тетя Люда шепотом спросила у матери: «Как он? Тоскует?» и мать отвечала: «Очень тоскует, не знаю, что делать, может, после Нового года он хоть немного отойдет».

«Не отойдет», – думал про себя Митя. Он понимал, что речь о нем, но делал вид, что не слышит. Пусть они думают, что он отойдет после Нового года, какая ему разница, что они там себе думают, и как вообще можно «отойти», когда кто-то родной умирает? Как от этого можно