В конце концов она все же вошла в дом, сразу бросилась ко мне в коридор и стала меня трясти: «Проснись, Джакайли, проснись!» Я притворилась, будто крепко сплю, потом повернулась к ней и сказала: «С Новым годом, бай! Все хорошо. Детки в порядке».

Она сказала: «Да, да, но на лестнице бхут! Я его видела! Тот самый, который тебе являлся в прошлое Рождество. Он вернулся, я видела его собственными глазами!»

Мне ужасно хотелось рассмеяться, но я только сказала: «Не бойтесь, бай, он плохого не сделает, это не злобный призрак. Просто он, наверное, заблудился».

Тогда она сказала: «Джакайли, ты ведь правду говорила, а я на тебя сердилась. Теперь я в нашем доме всем расскажу, что ты была права, привидение действительно существует».

«Оставьте это дело, бай, – ответила я, – все уже давно забыли про него, да и все равно никто не поверит». Но она возразила: «Если я им скажу, то поверят».

После этого случая многие в Фирозша-Баг начали верить в привидение. Одним таким был дастур-джи из корпуса «А». Однажды он пришел к нам и научил бай, как надо молиться – говорить сайкасте, сайкасте, сатан[67] всякий раз, как она выходит на лестницу. Он сказал ей, что, раз вы видели бхута на балконе рядом с лестницей, лучше провести особый парсийский молитвенный ритуал, чтобы он больше не появлялся и не принес беды. Он рассказал, как много лет назад недалеко от Марин-лайнс, там, где индуисты устраивают похороны и сжигают своих покойников, посреди дороги в полночь разгуливал бхут, пугал водителей и устраивал аварии. Индуистские священники молились, чтобы он прекратил, но ничего не помогало. Бхут все равно ходил по ночам, а автомобилисты попадали в аварии. «Тогда эти священники позвали меня, – сказал дастур-джи, – и попросили прямо посреди дороги провести джашан[68]. Они знали, что у парсов самые действенные молитвы. И после того, как я посреди дороги провел джашан, все наладилось».

Бай выслушала рассказ дастур-джи из корпуса «А» и сказала, что посоветуется с сетхом, а после даст знать, если они решат провести джашан на балконе. Теперь сетх на все соглашался и ответил ей: «Конечно, конечно, пусть дастур-джи так и сделает. Интересно будет посмотреть на этот экскорцисизм, – сказал он. – Какое-то такое длинное английское слово».

Дастур-джи был доволен и выбрал в своем парсийском календаре благоприятный день. В то утро мне пришлось с особенной тщательностью вымыть весь балкон, затем пришел дастур-джи, расстелил белую простыню и поставил на нее все, что надо для молитвы: серебряную штуковину, в которой он развел огонь, положив туда палочки сандалового дерева и лобан, большое серебряное блюдо, лоату[69], наполненную водой, цветами и какими-то фруктами.

Когда пришло время произносить молитвы, дастур-джи велел мне уйти с балкона. Потом бай мне объяснила, что это из-за того, что парсийские молитвы очень сильные и только парсы могут их слушать. А если кто-то другой услышит, то, не ровен час, они навредят его душе.

Ну вот, джашан провели, дастур-джи со всеми своими молитвенными приспособлениями ушел домой. Но когда те жильцы Фирозша-Баг, которые не верили в привидение, услышали о ритуале, они принялись судачить и насмехаться.

Некоторые говорили, что бай у Джакайли сошла с ума, сначала айе являлись привидения, а теперь она заразила этим свою бай. Бай не разговаривает с такими людьми. Она разозлилась по-настоящему. Говорит, ей не нужны друзья, которые думают, что она помешалась, и надеется, что джашан был не очень сильный и не помешает привидению прийти еще раз. Она хочет, чтобы его все увидели и узнали правду, как узнала она.