Я подобрала двух убитых тараканов и вышвырнула на задний двор. Подумала, что они будут хорошим перекусом для какой-нибудь крысы. Потом снова легла, выключив свет.

Часы в хозяйской комнате пробили двенадцать раз. Сейчас они, должно быть, все целуются и желают друг другу счастливого Нового года. Когда я была совсем маленькая, мои родители в Панджиме, пока у них были деньги, обязательно праздновали Новый год. Я лежала на своей подстилке и вспоминала те дни. Удивительно, сколько всего можно вспомнить из своей жизни, если тихо лежать в темноте.

Надо не забыть про рис на плите. С рисом, особенно с рисом басмати, одну минуту переваришь или недоваришь, одной ложкой воды нальешь больше или меньше, и все испорчено. Рис получится не такой воздушный и рассыпчатый.

Так я лежала в темноте, вспоминала папу и маму, Панджим и Каэтана, красивые пляжи и лодки. Вдруг мне стало ужасно грустно, я поднялась и включила свет. В хозяйской комнате часы пробили два. Скорей бы уж они вернулись домой. Я заглянула в детскую: ребята спали.

Я пошла назад в свой коридор и начала штопать порванную простыню. Штопала и думала о маме, о том, как тяжело ей приходилось работать, как она штопала одежду моих братьев и сестер. Не только штопала, но и перешивала. Когда штаны подросшему брату становились малы, она выпускала их на поясе и убирала загиб на штанинах, чтобы удлинить. А когда брат вырастал настолько, что и это не помогало, она снова перешивала эти же штаны, только уменьшала их в поясе и укорачивала штанины, чтобы их мог носить младший брат. Как много она работала! Иногда даже помогала отцу трудиться на маленьком поле, особенно если тот накануне заглядывал в таверну.

Но шитье и воспоминания только еще больше меня расстроили. Я отложила иголку с ниткой и вышла на лестницу, а оттуда на воздух. Там у нас есть небольшой балкон. Было хорошо, темно и тихо, и я просто стояла на балконе. Потом похолодало. Я подумала, не явится ли мне снова бхут. Отец говорил, что, если бхут рядом, всегда бывает прохладно, это такой знак. Он говорил, что в поле всегда холодало, когда бхут приходил к колодцу.

Но никакого привидения не было, так что, похоже, мне стало холодно из-за раннего утра. Я зашла в квартиру и взяла свою белую простыню. Немного дрожа, накинула ее на голову и закрыла уши. Светила полная луна, было очень красиво. В Панджиме мы иногда в полнолуние ходили ночью к морю, и отец рассказывал нам о том времени, когда он был маленький, о тех годах, когда в Гоа правили португальцы, и о дедушке, который плавал в Португалию на большом корабле.

Затем я увидела, как во двор въехала хозяйская машина. Я наклонилась с балкона, потому что решила помахать им, если они меня заметят, дать им знать, что я еще не ложилась. Но потом передумала: лучше тихонько вернуться в квартиру, прежде чем они меня увидят, иначе бай рассердится и спросит, что это я делаю на балконе посреди ночи, а дети оставлены одни, без присмотра. Но она вдруг подняла голову. И я подумала: «Господи Иисусе, она меня все-таки заметила!»

И тут бай как закричит! Она завопила так громко, что я, честное слово, чуть в обморок не грохнулась. Она кричала не от злости, а от страха: «Бхут! Бхут!» Я все поняла. Быстро зайдя внутрь, я улеглась на свою подстилку.

Они поднялись не сразу, потому что бай сидела в машине, защелкнув все дверцы. Она отказывалась выйти, пока муж не поднялся на лестницу и не зажег на всех лестничных площадках свет, удостоверившись, что привидение исчезло. Потом он вернулся за ней.