Пытаясь дать хоть какое-то определение, можно сказать, что православная соборность есть одна из основополагающих характеристик церковной жизни, выражающая совершенную полноту и целостность Церкви как коллективной личности и богочеловеческого организма, каковые полнота и целостность реализуются лишь через множество составляющих Церковь индивидуальных личностей, посредством соборования возрастающих в Ней до полноты и целостности личного бытия. И коллективная, и индивидуальная личность имеют, таким образом, своей основой постоянное соборование: для коллектива – как «собирание» себя и обретение своей целостности в собственных членах, для индивида – как свободное единение в любви и едином служении, дающее возможность обрести целесообразную полноту собственной личности.

Философское значение разработки идей кафолического устройства Церкви выражается, прежде всего, в том, что она дает пример выстраивания отношений индивида и общности, части и целого на основе соотнесенности с неким третьим, притом это «третье» имеет весьма своеобразный характер. Во-первых, оно выступает как высшее, порождающее и правящее начало как индивида, так и общности. Во-вторых, соотнесенность обоих полюсов с этим высшим их началом обуславливает то, что помимо «полюсов» отношения, зачастую существуют и некие промежуточные опосредующие это отношение личностные образования, в немалой степени соотнесенные с «третьим-высшим».

Отношения человеческой личности и человечества в целом как такового, соотнесенных с их Творцом, опосредуются Церковью, которая дана как в виде Церкви Вселенской, так и Поместной, и в виде епархии, и в виде прихода, и в виде сейчас пришедших на службу людей. При этом «промежуточные звенья» составляют не цепь, а гораздо более высокоорганизованную структуру. Во-первых, каждое звено напрямую через себя соединяет любые другие (даже если находится не «между» ними), притом так, что без именно этого звена соединение невозможно в принципе. А во-вторых, (несмотря на «во-первых») ни одно звено не стягивает на себя всю полноту смысла (даже самое «главенствующее») так, как если бы другие были излишни или необязательны: оно этой полнотой смысла обладает (даже самое «подчиненное»), но реализует ее лишь в единстве со всеми другими «звеньями опосредования».

Как уже было отмечено, все сказанное обусловлено фактом реального присутствия в каждом акте соединения помимо двух соединяющихся еще и третьей Личности, притом не рядоположенной им, а высшей для них и начальной как для отношений двух индивидов, так и для способа связи индивида и общности. Все отношения и связи вырастают из непосредственного единства в высшем начале всех относящихся и связанных. Напомним, что в отличие от учений о «всеединстве», имеющих умозрительно-логические основания, в данном случае речь идет о философском осмыслении реального жизненного опыта, притом не индивидуально-мистического плана, а общественно-церковного.

Василий Васильевич Зеньковский в свое время указывал на большой потенциальный философский заряд двух религиозных идей, практически невостребованных философией: идеи творения и идеи первородного греха^>47. Те или иные философы касались порой этих тем, однако, по мнению Зеньковского, либо не выходили при этом за рамки чисто богословской мысли, либо (при попытках философствования) практически совсем выхолащивалисуть этих идей, будучи не в силах в рамках традиционного философского языка эту суть адекватно воспринять и воспроизвести. В освоении идей творения и первородного греха Зеньковскому видится возможность для философии некоего «второго дыхания» и самое главное – возможность ее выхода на новый уровень, который бы снимал в себе платонизм (каковым, в конечном счете, является вся европейская традиция), как философию принципиально языческую, возможность ее преображения в философию христианскую.