– Ты уже всё решил за нас, – с раздражением процедил Варда.

Феоктист сделал вид, что не заметил этого неудовольствия брата матери императора. Он невозмутимо поднялся из-за стола, вышел и привёл за собой благообразного священника, улыбающегося наивной детской улыбкой. Феодора чуть улыбнулась уголками губ – видимо она осталась довольна увиденным: то ли благообразным видом, то ли кротостью характера.

– Мы хотим назначить тебя на патриарший престол и хотим, – женщина надменно повела головой, – чтобы ты выполнил всё, что мы задумали. Ты должен выгнать со всех кафедр епископов-иконоборцев, чтобы Церковь восстановила свою красу. И тогда наступит пора благочестия, и вновь службы станут совершаться непорочно.

Мефодий всё с той же улыбкой, соглашаясь, медленно кивнул головой.

– Но это ещё не всё. Я хочу, чтобы не произносились анафемы на моего покойного мужа, а также простились все его грехи.

– Но это невозможно, – Мефодий даже возражал, улыбаясь. – Церковь может прощать живых, покаявшихся в своих грехах, но не может простить человека, умершего в состоянии смертного греха.

Феодора, раздражённая неуступчивостью, как показалось ей вначале, мягкого с виду священника, повысила голос:

– Мой муж перед смертью раскаялся в грехах и поцеловал икону, которую я поднесла к его губам.

– Поверят ли в это остальные иерархи церкви?

Вдова императора, привыкшая ранее к беспрекословному подчинению подданных, растеряно повернулась к членам опекунского совета. Мануил и Феоктист молчали, и только Варда, всплеснув руками, с иронией произнёс:

– Так уж и ничего нельзя сделать, чтобы они поверили?

Он встал и, опираясь на посох Феофила и сбросив с лица иронию, приблизился к Мефодию:

– Есть тысяча способов сделать так, чтобы все в это поверили. Например, написать имена всех императоров-иконоборцев, в том числе и Феофила. Затем помолиться и после молитвы не найти его в этом списке. Я повторю – тысяча… И есть всего один способ не назначить тебя патриархом. Решай!..

Трудность выбора отразилась на лице Мефодия: согласиться на пост патриарха или остаться на принципиальных позициях церковных устоев? Если не согласиться, то разве не может его постигнуть участь отлучённого патриарха? Хорошо ещё, что он остался жив12. Будущий патриарх вздохнул и безучастно произнёс:

– Я выполню всё, что вы просите.

Отпустив Мефодия, Феодора благодарно посмотрела на Варду:

– Это благодаря тебе решилось всё лучшим образом.

Феоктист закивал головой:

– Да, я согласен. Ты, Варда, умеешь решать сложные вопросы. Я думаю, что ты сможешь решить и сложный вопрос с болгарами и переломить исход войны с ними в нашу пользу. Я согласен с тобой, что в войсках нужно навести порядок. Мы дадим тебе полномочия для этого.

Мануил с недоумением воззрился на Феоктиста, а у Варды хищно раздулись ноздри, и загорелись глаза:

– Вы даёте мне власть над войском?!

– Да, это так, – подтвердил Феоктист, и только чуть прищуренные глаза скрывали его усмешку, но Варда в предвкушении будущих возможностей этого не заметил.

«Порядка тысяч тридцати воинов в моих руках – это немало, это усиливает мою власть. Скоро я буду диктовать всем условия, а не Феоктист», – подумал он, но сказал совершенно другое:

– Болгары узнают мою тяжёлую руку, и именно я буду диктовать им условия мира.

Оставшись наедине с Феоктистом, Мануил чуть ли не с дрожью в голосе спросил:

– Ты осознаёшь, что ты сейчас натворил? Имея под рукой столько воинов, мой племянник может натворить всё что угодно! Его цинизм находится за гранью дозволенного. Ради власти он готов на всё.

– Для власть имущего – это неплохая черта, – Феоктист спокойно смотрел на Мануила. – Властитель, который не может удержать власть – не достоин этой власти. Ты боишься, что он сможет возвыситься над нами? Ему это не удастся. Посмотри на него! Во власти он видит только её внешнюю сторону: почести и возможность дополнительного обогащения. А власть – это ещё и ответственность, огромная ответственность за судьбы людей, над которыми ты возвысился. Не поняв этого, гибнут народы и исчезают целые страны. Ты увидишь – болгары собьют с него спесь.