— Ничего плохого, — я рывком освобождаю свой локоть, но Цвейн и не держит сильно. Отхожу на пару шагов назад. — Оттачиваешь на мне навык общения с будущей женой?

Говорю и прикусываю язычок. Ну вот зачем я снова нарываюсь?

Но Цвейн на этот раз реагирует на удивление спокойно. Лишь подходит ближе, беря в плен своего взгляда, проводит костяшками ладони по волосам, едва касаясь.

— Я и без того знаю, как обращаться с женщинами, — звучит так двусмысленно, особенно когда его голос царапает сиплыми нотками.

И так неправильно стоять тут, во дворце императора и отца Цира, и разговаривать с его братом о таких вещах.

Боги, Лив, как ты до такого докатилась. Немыслимо!

— Покажешь, где здесь можно привести себя в порядок? — поспешно меняю тему.

Цвейн усмехается, но показывает на дверь, которая ведет в комнату для омовений. Куда я и ретируюсь поспешно.

А когда выхожу, посреди комнаты вижу стол, который ломится от еды и напитков.

— Ужин, — скупо кивает Цвейн на яства.

Но мне кусок в горло не лезет.

За окном уже занимается закат. А это означает одно. Скоро придет время для Священного пламени.

Думаю об этом, а у самой мурашки по коже. Холодят и пронимают до самых костей.

— Мне пора, — подтверждает мои догадки Цвейн. Да, к Священному пламени женщины обычно не допускаются. Только в исключительных случаях. Но я отказалась от этого варианта.

— Я закрою дверь, чтобы тебя никто не беспокоил.

Киваю ему отстраненно, ведь все мои мысли там, за пределами дворца. В том месте, где совсем скоро загорится огонь.

Время для меня замирает. Превращается в вязкую субстанцию, что обкладывает со всех сторон и тянется, тянется.

На душе — полная сумятица, ведь еще утром я и в страшном сне не могла предположить, как закончится этот день.

За окном стремительно темнеет, когда я вижу алую вспышку разгорающегося костра.

Нетрудно догадаться, что происходит там, в отдалении.

И в эту секунду что-то екает внутри. Я сначала даже не понимаю, что происходит.

Опираюсь руками на подоконник и вслушиваюсь в себя.

Слабое, едва заметное, трепыхание повторяется.

И вспышка озарения прошивает меня, выбивая воздух.

Малыш шевелится!

Впервые!

Такое необычное, радостное чувство, волной накрывает, смывая меня из реальности.

Обнимаю живот, шепчу какие-то глупости и чувствую слезы на щеках.

Весь мир для сейчас здесь — сосредоточен на одной маленькой точке, что одним своим движением может запустить нирвану.

Наверное, именно в эту минуту я наконец до конца признаю, что сделала правильный выбор.

Вновь бросаю быстрый взгляд в окно.

Там, должно быть, уже вовсю пляшет огонь, ведь я вижу его зарево.

На секунду кажется, будто и я сейчас там.

Словно Священное пламя и впрямь добирается до меня.

Пробирается в нос запахом гари, жгущим языком лижет сердце.

Сожалею ли я о муже?

Пожалуй.

Мне жаль, что наша семейная жизнь была такой.

Когда запах гари становится совсем явным, я слышу треск пламени и вдруг понимаю, что подол моего платья горит.

Что за чертовщина?

Что происходит?

Поднимаю взгляд, и сердце ухает вниз.

В дверях комнаты стоит мать Цира.

Ее глаза пылают гневом и самым настоящим огнем.

— Ты должна быть там! — шипит она. —Ты должна умереть, а не мой сын! И ты все равно не будешь жить, мерзавка!

Удушливая гарь пробирается внутрь. Тянет свои лапы. Не дает дышать. Я ловлю губами воздух, но его нет. Только дым.

Сползаю по стене и последнее, что чувствую, как ноги обжигает огонь. Нестерпимой, адской болью.

7. 3.1

Пить, страшно хочется пить. Во рту пересохло так, что кажется, одно неверное движение, и язык поцарапает десну.

Пытаюсь разлепить глаза.