– Ты говоришь о церкви? – удивился Кен. – Но зачем тебе это?

– Я тебе скажу, но только если ты не станешь горячиться и распекать меня.

– Что это значит?

– Папа! – предостерегающе произнесла Аликс.

– Ладно. Никаких нотаций. Так что ты натворила?

Аликс рассказала отцу о том, как проникла в домашнюю студию Монтгомери, как увидела его наброски и чертежи.

– Они великолепны. Просто чудо.

– И ты решила обратиться к малым архитектурным формам, чтобы произвести на него впечатление, – заключил Кен. В его голосе слышалось неодобрение.

– Да, – решительно проговорила Аликс. – Не знаю, как долго он здесь пробудет, но, надеюсь, я смогу показать ему несколько своих работ.

– Уверен, он высоко их оценит.

– Ты думаешь? Но, возможно, я сумею убедить его хотя бы взглянуть на них.

– Не сомневаюсь, что он согласится, – твердо заявил Кен. – А где он сейчас?

– На своей лодке. Мы с Иззи видели, как он отчалил. Красивый мужчина.

– Аликс, – строго заговорил Кен. – Насколько мне известно, этот Монтгомери страшный бабник. Не думаю…

– Папа, не волнуйся, у меня к нему чисто профессиональный интерес. Монтгомери для меня слишком стар. – Аликс выразительно закатила глаза. Она знала по опыту, что когда речь заходила о мужчинах, отец тотчас принимал боевую стойку. Ни один смертный не был достаточно хорош для его дочери. Аликс поспешила сменить тему разговора: – А как у тебя с… ну, ты знаешь?

Горячность Кена мгновенно сменилась суровой холодностью, но Аликс это нисколько не смутило. Она знала, что в душе отец добряк. Еще девчонкой она могла вить из него веревки.

– Ты говоришь о женщине, с которой я живу последние четыре года?

– Прости, папа, я была груба. Селеста очень милая. Она прекрасно одевается и…

– Можешь не трудиться, подыскивая любезные слова. Ее шмотки едва меня не разорили. Но это уже неважно, поскольку она отсюда съехала.

– Ох, папа, мне так жаль. Я знаю, тебе она нравилась.

– Нет, пожалуй, нет, – задумчиво протянул Кен.

У Аликс вырвался вздох облегчения.

– Слава богу! Теперь я могу сказать, что на самом деле всегда ее недолюбливала.

– Неужели? Я бы никогда не догадался. Тебе прекрасно удавалось скрывать свои чувства.

– Прости, папочка, – сказала Аликс, на этот раз вполне искренне. – Мне действительно жаль.

– Да уж, когда дело касается противоположного пола, мы не слишком разборчивы, это у нас семейное.

– Неправда. Я имею в виду вас с мамой, а вот Эрик… – Аликс состроила недовольную гримасу. – Это был сущий кошмар. Иззи сказала, он нравился мне только потому, что благодаря ему я получала возможность сделать два выпускных проекта вместо одного.

Кен рассмеялся.

– Мне всегда нравилась Иззи! Она хорошо знает мою дочь.

– Я уже начинаю скучать по ней. Она уезжает завтра утром. – Аликс решила пока не говорить отцу, что свадьба Иззи пройдет на Нантакете. Он мог подумать, что дочь слишком много на себя взваливает. – Представь, этот ее чертов жених хочет видеть Иззи рядом.

– Упрямый дьявол, ни с кем не считается!

– Вот и я так думаю.

– Слушай, Аликс, уже поздно, нам обоим пора ложиться спать. Когда вернется Монтгомери?

– Понятия не имею. Я не выходила из дома, работала весь день, пока Иззи покупала мне одежду. – Аликс предпочла умолчать о том, что новые наряды, по замыслу Иззи, должны были сразить Монтгомери наповал.

– Надеюсь, она расплатилась деньгами твоей матери.

– Разумеется. Эти двое и мамина кредитка «Американ экспресс» – лучшие друзья. Святая троица.

Кен рассмеялся.

– Мне тебя не хватает. Давай-ка поспи и позвони мне, как только встретишься с Монтгомери. Я хочу знать все, что он тебе скажет, каждое слово. Ну, пока.