«А хозяин совсем хорош! И когда он успел с утра набраться? Но он не настолько пьян, чтобы не понять того, о чем я буду его спрашивать. А может быть, пьяный больше расскажет».

– Здорово дед! Я следователь Хватов. Да ты полагаю, должен меня знать. Я из здешних. Впрочем, знать тебе меня не обязательно. Ты виноват в попытке кражи драгоценностей из дома генерала. А улики против тебя у меня всегда найдутся. Ты понял, Михеич?

– Как мне не понять, господин следователь. В жизни я хорошо усвоил, что против рожна с голыми кулаками не попрешь. Но вам все-таки нужны тоже, какие-никакие доказательства. А у вас против меня, кроме, обрывка сети, собственно говоря, ничего и нет. А может быть это вовсе и не моя сеть. Вон у нас, сколько рыбаков тут живет, почитай целый колхоз, а ты почему-то привязался именно ко мне. Видно все неспроста, ты задумал. Давай лучше мы с тобою махнем по маленькой, – и Михеич разлил ловко по чашкам, не пролив не единой капли светлую, остро пахнущую жидкость. – Может тогда и разговор у нас пойдет лучше? Да ты не гнушайся посидеть со мною. Вчера заходил ко мне твой товарищ, тоже следователь. Ну, мы с ним хорошо так посидели, потолковали о разном и, само собой, хорошенько выпили. А чем он хуже тебя? Я думаю, что ты несколько его не лучше? Так, что давай! Не гнушайся моей компанией.

Михеич смачно сплюнул на землю и, достав из-за уха смятую папиросу, дрожащими руками постарался зажечь спичку, которая тотчас же погасла от порыва ветра. Забыв о сигарете, старик костлявой, жилистой рукой, неспешно протянул стакан следователю. Хватов с презрением отстранил его и с насмешкой смотрел на этого, как он полагал, никчемного мужичишку.

– Значит, брезгуешь выпить со мной, господин хороший! Думаешь, я тебе не компания. Тогда и говорить мне с тобою незачем. Захочешь меня арестовать, то арестовывай и после доказывай мою вину. А, сейчас, я говорить с тобою вовсе не желаю. Подобная ситуация не входило в планы Эдуарда. Не за этим он приехал сюда, чтобы выслушивать нарекания от полупьяного мужика.

– А зачем я тебя спрашиваю Михеич, потому что мне любопытно, что ты вчера наплел моему товарищу про клады и как твой отец помогал прятать его. Может, все же поделишься, со мною об этом?

– Ничего я тебе говорить не стану, господин следователь. Все, что я говорил вчера твоему товарищу: было по пьяни и лишнее хвастовство. Ни о каких кладах мне ничего не известно, а то, что я наговорил про него, это для того, чтобы придать себе значение. Человек я маленький, но иногда мне хочется людского уважения, и тогда я могу наговорить невесть что.

Чувствую, что воображаемый клад, в буквальном смысле, испаряется у него на глазах и все его мысли о нем, превращаются в бесплодные фантазии, Хватов вытащил из-за пояса револьвер, прикрытый сверху полой форменной куртки и, багровея от нахлынувшей на него злобы, приставил его к затылку Михеича.

– Говори скотина! Да побыстрее! Что ты знаешь о кладе и куда его могли спрятать старый барин и твой отец.

Хватов с такой силой вдавил ствол револьвера в затылок, что Михеич, взревев от боли, неожиданно закричал на всю округу неожиданно сильным, пронзительным голосом:

– Люди добрые помогите! Убивают! Спасите!

Худосочная бабенка Михеича, в застиранном белом фартуке, в разводах от мыльной воды, быстренько выскочила на шаткое крылечко неказистой избенки и тоже истошно завопила таким голосом, словно ее схватили за одно место и потащили в близлежащие кусты с одной единственной целью: насладиться ее «непреходящей» женской красотою. На вопли откликнулись мужики и женщины, в самых разнообразных нарядах, работавших у домов и на огородах. Все они стали с большим любопытством наблюдать за происходящим и попытались прокомментировать происходящее различными, порою нецензурными выражениями.