Да, дорогой читатель, спектакль мог бы разыгрываться именно в этом ключе, если бы бабушка Артура была более сентиментальной и менее практичной женщиной. И нам было бы приятно узнать, как уход человека в мир иной стирает все обиды, все недосказанности, выводя на первый план только самые лучшие, самые благородные мысли и чувства. Так могло бы быть. Но в квартире бабушки Артура разыгрывалась совершенно другая сцена:

– Хитрый лис! Оставил ребенка ни с чем! Всегда думал только о себе! Никогда не переживал о сыне. Всё, всё, что зарабатывалось, шло мимо меня всегда! Но я терпела. Терпела ради сына. Другая женщина не прожила бы с ним и года! А я? Сколько я прожила? Терпела, пока совсем уже стало невыносимо, пока он не начал пить как сапожник. Думала: в старости образумился. Цветочки, открыточки, конвертики – знаки внимания, понимаешь ли. Жалко его было. Временами так жалко, что хотелось позвать к себе жить. А он? А он что сотворил? Идиот!

Сын молча слушал этот душераздирающий монолог, потому что, даже очень любя и уважая свою мать, знал цену всего ее «терпения». Невестка молчала тоже не из сострадания, а просто по привычке: всё, что сегодня произошло, её очень мало беспокоило. Но она привыкла ловить настроение свекрови и мужа, молчание одного и поток сознания другой поставили ее в определенный тупик: «Свекровь хочет, чтобы её поддержали? Или, наоборот, успокоили? Надо попробоваться успокоить».

– Мама, не переживайте так, – осторожно заговорила невестка.

– Что «не переживайте»? Я еще понимаю, если бы он свой капитал завещал какому-нибудь благотворительному фонду – хоть польза бы другим людям была. А так: непонятно кому! Нашел себе семью! Дурак! Дурака с деньгами и нашли. И так всю жизнь. Сделает одно что-то умное – потом тут же перечеркнет дурью! И никогда не наоборот, – резко ответила Вера Ивановна и неожиданно обрушилась на невестку: – Тебе этого не понять! Ты за моим сыном живешь, как сыр в масле катаешься!

– Ну почему же не понять… Я все понимаю, – попыталась оправдаться невестка.

Вера Ивановна не то что не любила невестку, а, напротив, относилась к ней вполне лояльно, но при этом почему-то считала своим долгом постоянно, по любому поводу, напоминать о «ценности» своего сына. Правда, как уже должно быть понятно читателю, сынок и сам за себя мог постоять, даром что мать его, мужчину в возрасте «под пятьдесят», до сих пор могла назвать и «ребенком».

Вот и сейчас «брошенный ребенок» не стал долго терпеть, видя, что мама уже начинает отходить от главной темы:

– Так! Всё! Прекратили этот базар! Тут надо разбираться. По крайней мере, дом наш. Не знаем какой, но уже что-то есть. С остальным будем добиваться правды.

– А дом?! – подхватила Вера Ивановна. – А дом? Ну что это такое? Почему не сыну, а внуку? Чтобы поссорить нас всех или показать внуку, какой он «хороший» был? Где здесь ум? Отдать дом мальчишке! Хочешь сделать хорошее – отдай сыну! Он разберется, как управиться с домом!

– Не переживай, мать, с домом я и так разберусь. Давай уже, ложись отдыхать. Мы это дело так не оставим, я тебе обещаю! У меня есть связи. Всё выясним: что там у него было, как это всё уплыло в «семью». Смешно просто. Ты не видела отца последние годы: алкаш алкашом. Скажем честно.

– Но как? Как могло такое получиться? Откуда деньги?!

– Я, мать, думаю, что могло быть так: он давно уже память пропил и забыл, что у него были какие-то счета. Просто напрочь забыл. А кто-то это узнал. Подпоили старика: один раз – женили, второй раз – завещание составили. Вот тебе и вся «семья». А третий раз… Еще неизвестно, отчего это он так быстро умер. Не болел ведь.