Отмечая праздник советской прессы в знаменательный год ленинского юбилея, мы с гордостью говорим о её неизменной верности великим традициям, заложенным Владимиром Ильичом. Принципы партийности и народности, правдивости и принципиальности, последовательности в отстаивании коммунистических идеалов и дела мира составляют основу деятельности коллективов газет, журналов, издательств…

– Из милиции звонили, – мрачно сказала Зинаида, нарушая повисшую паузу. – Из уголовного розыска.

– Что-то случилось?

– Вот, я бы это и хотела у тебя выяснить. Ведь это тебя приглашают на беседу. В уголовный розыск!

«Уголовный розыск» она выделила интонацией, украсив театральным драматизмом.

– И что им от меня надо? Может в ОБХСС?

– Типун тебе на язык, – нахмурилась моя начальница. – Говорю же в уголовный розыск. Это что надо было сделать, чтобы такое «приглашение» получить, а? Говори, что ты там устроил? Пьяную драку, небось?

– Не знаю, Зинаида Михайловна, – помотал я головой. – Даже и в толк не возьму…

– Безответственность какая! А обо мне ты подумал?

– В каком смысле? – искренне удивился я.

– А что скажет дядя Эдик, если тебя упекут? Что я не уследила? Что грош мне цена? Что?

– Что он скажет? Не знаю. Только с чего бы меня упекли? Не понимаю…

– Не понимает он! – с горечью констатировала начальница. – Привык только о себе думать. Уйди с глаз долой, а в обеденный перерыв поезжай в ГУВД. Понял меня? Всё, ступай, работай.

Вызывала меня майор Закирова. Содержание разговора и суть её вопросов были мне известны заранее. Сюрприза не было. Но когда формальная сторона дела была отработана, я спросил, знает ли Ирина такого кента, как Сирота.

– Знаю, вообще-то, – кивнула она. – А тебе-то что за дело?

– А ты не хочешь его прищучить? – продолжил я, игнорируя её вопрос.

– Может, и хочу, – пожала она плечами. – Только, повторяю, что тебе за дело? Ты сам откуда его знаешь? С криминалитетом якшаешься?

– Ну, я его не знаю, честно говоря, просто слышал кое-что, вот и идейка появилась. Так как, рассмотришь?

– Ну, – неохотно кивнула она.

– Может, поужинаем вместе?

– Нет, невеста ревновать станет. Я чужому счастью мешать не привыкла, так что говори сейчас.

– Ир, ты обиделась что ли?

– Какая тебе Ира, не наглей, ты тут вообще подозреваемый, так что не дёргайся.

– Ир, ну хорош. Мы же взрослые лю…

– Так, Жаров, – равнодушно перебила она, – или говори, или вот здесь ставь подпись и уматывай. Родственников твоих коллеги из Москвы опросят.

– А подробностей о Зубатом нет?

– Нет.

– Или есть?

– Или есть.

– Ну, блин, расскажи.

– Не положено.

– Ты почему злая такая?

– Не хамей. Я представитель закона, ясно? А ты кто?

– Друг твой. Сердечный.

– Таких друзей… – она помотала головой. – С такими друзьями и врагов не надо. В реанимации Зубатый. Если помрёт, на него всё повесят и конец шараде. А если выживет, возможны варианты. Так что пока ничего не ясно. Понял?

– Понял.

– Ну, и молодец, раз понял. И ещё пойми, я ради того, чтобы задницу твою прикрыть подставляться не буду.

– Да понял я, понял.

– Ну, тогда подписывай и вали.

– А Сирота? – развёл я руками.

– А что Сирота? Я уже объяснила, если есть что сказать, говори.

– Я знаю, что у него будет на руках пушечка с длинным кровавым следом.

– И? – пренебрежительно подняла она брови.

– Если его накрыть с этой пушечкой, можно законопатить и ещё раскрутить попытаться по…

– Херня, – отрезала она. – Это как Аль Капоне за налоги сажать. Это не ко мне, понял? Мне реальное дело нужно, а не этот детский сад. Он отопрётся в два счёта, и буду я оплёванная ходить с пушечкой твоей. Зашибись предложение. Молодец, Саня. Но нет, иди, думай ещё. Надумаешь, тогда приходи. Или я к тебе.