Элоиза бросилась к постели, сорвала тонкие покрывала и принялась рвать их своими нежными руками на полосы (ишь, цаца, руки у нее, видите ли, нежные. Повкалывала бы, как мне приходится, я бы тогда на эти руки посмотрела!) Самодельная веревка скользнула с подоконника… Только бы выдержала! Впрочем, не все ли равно. Ведь она лишь минуту назад хотела умереть, стоит ли теперь бояться разверзшейся внизу пропасти? Но Элоиза была уверена, испытания миновали, и боги помогут ей (как же! Была бы моя воля, ты бы быстро мозгами по булыжникам раскинула! Верка, тебя за ногу! Откуда такая жестокость? Ты же обещала Боладу… Ладно, ладно… обещание есть обещание. Не собираюсь я никого убивать, только вот, что бесит: в кои веки почувствовала себя женщиной и тут же его собственными руками отдать сопернице! Обидно…)

Элоиза спускалась очень медленно, веревка казалось никогда не кончится, а ноги не обретут опоры (надеюсь, ее все же держат в башне на втором этаже, а не в каком-нибудь подвале). Слабые пальцы не выдержали, руки выпустили веревку (Ты что это творишь?! Спокойно, ситуация под контролем, а немного мелодраматизма не помешает). Но Элоиза не успела даже испугаться – ноги коснулись сглаженных временем камней. Ей удалось это!

Рядом тихо всхрапнул конь. Элоиза вздрогнула и вжалась в обомшелую стену замка. Но тревога оказалась ложной. Слава богам (мне, то есть. Сама поражаюсь собственному великодушию, ведь никто не посмел бы меня обвинить, заставь я ее выбираться пешком. Ан нет, даже транспорт предоставила!), привязанная у ворот лошадь была без седока.

Элоиза осторожно приблизилась к коню, отвязала повод.

– Хорошая лошадка, ты ведь поможешь мне бежать?

Конь отшатнулся, но услышав успокаивающий голос девушки, доверчиво коснулся мордой ее плеча. Через мгновение Элоиза слегка покачиваясь в седле, выехала за крепостную стену, окружающую замок, и пустила коня галопом. Все оказалось просто, слишком просто и она недоумевала, как мысль о побеге не приходила ей в голову раньше? Но не время размышлять. Быстрее, быстрее, подальше от змеиного логова Дрозмуна! На свободу где, она надеялась, ее по-прежнему ждут и любят.

Светало. От беспрерывной скачки во рту пересохло. Безумно хотелось пить. Да и конь, совершенно взмыленный, перешел на шаг и едва переставлял от усталости копыта. Элоиза уже несколько часов ехала по лесной дороге, рассчитывая, что в случае погони она успеет скрыться за деревьями прежде, чем будет обнаружена.

Забыв о брезгливости, Элоиза уже несколько раз с вожделением посматривала на журчащий у обочины, не совсем чистый ручей. Терпеть больше не было сил, и она решилась. Спрыгнув наземь, она повела коня к воде. Утолив жажду, Элоиза наклонилась, собираясь умыться и вздрогнула – сквозь легкую рябь на нее смотрело отражение еще одного человека. Вскрикнув, она резко повернулась и через секунду была уже в объятиях мужчины, к которому и спешила.

– Элоиза!..

– Болад!..

Тревоги остались в прошлом. Птицы пели им о любви, ветер расчесывал их волосы, а впереди уже виднелись башни Ларосфорта, и их ожидала долгая жизнь, исполненная счастьем, удачей и любовью…»

Я с раздражением отбросила ручку и выпрямила затекшую от долгого сидения спину.

Ахинея какая-то. Ну да Бог с ними. Я имею ввиду настоящего, а не тех, что они себе навоображали. Все равно сей опус никогда не увидит ни один редактор. Так что, пусть голубки наслаждаются чувствами, а я попробую насладиться чувством выполненного долга.

На душе стало тоскливо. Болад, должно быть уже держит голову возлюбленной на своем плече и не может насмотреться на нее и надышаться. А значит, я никогда больше его не увижу. Ружье, висевшее на стене в первом акте пьесы, выстрелило. В нем больше нет надобности и, потерявший свое значение реквизит, снесли в бутафорскую… Боги нужны, когда людям плохо. Когда же хорошо их, в лучшем случае, небрежно благодарят, а зачастую даже не вспоминают…