Исповедь Юра Мариненков

В заснувшем мире тянется и никуда не спешит 2043 год. Прошло 16 месяцев и 21 день с того самого момента, когда что-то за несколько размазанных тьмой суток смело вместе с собой всё живое, оставив лишь жалкий, теперь никак не способный заново адаптироваться, человеческий вид.

То, к чему всё быстрее подходила цивилизация, настало именно в тот момент, когда никто уже не ожидал и не мог представить, что в этом мире ещё может быть что-то хуже. Ежедневно тянущуюся рутину, каждый, всего за несколько десятков часов, сумел заменить непривычной паникой и желанием выжить.

Кажется, что все уцелевшие обречены. По крайней мере, так часто думает герой книги, в прошлом бывший священник, а в настоящем, лишь небольшая частичка грязной пыли, желающая отыскать своё пристанище или хотя бы знать, что оно на самом деле существует. Его новая жизнь начинается со старых страниц, которые каким-то образом пытаются не растерять то, что ещё недавно жирным шрифтом было вбито навсегда.

Место, созданное больше ста лет назад для всех, кто был гоним, теперь заново оживало. В нём и начинается новая жизнь, в которой приходится всё делать по-другому.

Отныне, в мертво серой пустоте нет ничего, кроме страданий. Именно они и ждут каждого, кто хочет что-то знать.

Всё это новое время, которое прошло, окутывает лишь одно главное слово – неизвестность. Именно она заставляет героя доживать свой и без того неудачный век, холоднокровно давая свет в моменты, когда окончательно кажется, что вокруг лишь тьма.

Евангелие от Марка 13 глава

Мк 13, 1 Лк 21, 5 И выйдя, Иисус шел от храма; и приступили ученики Его, чтобы показать Ему здания храма

Мк 13, 2 Лк 19, 44 Лк 21, 6 Иисус же сказал им: видите ли всё это? Истинно говорю вам: не останется здесь камня на камне; всё будет разрушено

Мк 13, 5 Лк 21, 8 Еф 5, 6 2 Фес 2, 3 Иисус сказал им в ответ: берегитесь, чтобы кто не прельстил вас, ибо многие придут под именем Моим, и будут говорить: "я Христос", и многих прельстят. Также услышите о войнах и о военных слухах. Смотрите, не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть, но это еще не конец: ибо восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам; всё же это – начало болезней.

Мф 10, 17 Мк 13, 9 Лк 21, 12 Ин 15, 20 тогда соблазнятся многие, и друг друга будут предавать, и возненавидят друг друга; и многие лжепророки восстанут, и прельстят многих; и, по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь; И проповедано будет сие Евангелие Царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам; и тогда придет конец.

Мк 13, 21 Лк 17, 23 Тогда, если кто скажет вам: вот, здесь Христос, или там, – не верьте. Ибо восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных. ибо, как молния исходит от востока и видна бывает даже до запада, так будет пришествие Сына Человеческого

Ис 13, 10 Иез 32, 7 Иоил 2, 31 Мф 24, 29 Лк 21, 25 И вдруг, после скорби дней тех, солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются

Зах 12, 10 Мк 14, 62 Откр 1, тогда явится знамение Сына Человеческого на небе; и тогда восплачутся все племена земные и увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою великою;

Мк 13, 30–31 Истинно говорю вам: не прейдет род сей, как всё сие будет;

Ис 51, 6 2 Пет 3, 10 небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут.

– Что читаешь, брат мой? – спросил тихий голос.

Рома медленно поднял свои уставшие глаза вверх и уставился ими прямо в нательный крест, немного виднеющийся под густой, полуседой бородой. Смотреть ещё выше сейчас для него было чем-то очень тяжелым. Эту ношу нельзя было сравнить с перелистыванием страницы или же с тяжелыми, болезненными вдохами, которые в последние месяцы он старался делать как можно реже.

– Что простите? – неуверенно и даже с какой-то опаской спросил он высокого, взрослого мужчину, уверенно продолжавшего стоять над ним, с гулким звуком выпуская пар изо рта.

Через пару секунд, когда золотой крест выстрелил отражением от тусклой свечи ему прямо в глаза, он толи от злости, толи от безнадеги, все-таки поднял их на самый предел, выше куда уже никак не мог. Поначалу не получилось сойтись со взглядом отца Михаила, лишь стараясь смотреть куда-то рядом, куда-то туда, где было более спокойно.

– Что это у тебя такое в руках? Ну-ка, можно взглянуть? – всё так же спокойно и с небольшим интересом спросил этот уже давно зрелый священник, который казался единственным теплом в их темном, навсегда лишенном свете, месте.

– Да, конечно, держите, – с небольшим усилием протянул её Рома, даже пытаясь немного привстать, в надежде, что спина не выстрелит снова, так как теперь это было явлением абсолютно нормальным.

– Даа, – протяжно и удивленно сказал отец. – Евангелие от Матфея. Довольно хорошо сохранилась. Честно сказать, не припомню, чтобы раньше ты имел её здесь.

– Это отца Гавриила.

– Тогда всё ясно. Да, помню, как он любил это перечитывать. Что-то его душа находила в этом очень ценное, – с улыбкой на лице проговорил отец, отводя свой интересный взгляд от книги на её нового хозяина.

– Я нашел её в его личных вещах. Как-то всё же решился заглянуть туда. Уж больно было интересно. Думаю, отец Гавриил меня бы простил, – с небольшим грузом вины сказал Рома, протягивая последнюю фразу.

– Конечно, брат. Я думаю, он и хотел, чтобы ты взял её себе. Читай на здоровье! – как-то тихо и неожиданно приятно сказал отче, быстро уходя в темноту и не давая успеть слезам навернуться на глаза, в которых уже были отчетливо видны воспоминания.

В этот редкий момент Рома успел взглянуть ему в лицо. Он с какой-то легкостью переборол себя и легким, спокойным взглядом успел уловить его живые чувства. Ему сразу вспомнилось, как отец Гавриил любил настоятеля и как всегда помогал ему во всем, даже в последние свои дни, молясь больше всего за них обоих.

Все уважали отца Михаила. Этот человек, идущий уже по шестому десятку, всегда казался молодым в душе. Его никогда не покидало ощущение ограниченности времени, которое не было присуще обычному священнику. Для него всегда жизнь текла быстрее, чем для других. Его душа никогда не подавала слабости и чувства смирения с какими бы то ни было жизненными ситуациями. Там, где другой священник оставил бы всё на волю божью, отец Михаил до последнего старался сделать всё сам, но с помощью Господа. За это его и уважали все братья, жившие в монастыре. Все те, кого уже не было в живых.

Рома сидел в своем углу их подземного храма на жестком, давно и полностью продавленном матрасе, укутавшись в грязный и тяжелый шерстяной матрас, надеясь, что хоть так вечная мерзлота не сможет добраться до его больного тела. Сил двигаться, как отец, он в себе найти никак не мог. Даже смотреть порой на то, как тот что-то делает в их подземелье, было тяжело и стыдно.

Уже как пару дней настоятель занимался тем, что реконструировал их выход из под земли наружу. Действительно, эта дыра, что сверху была закрыта небольшим куском металла, а внутри несколькими, почти полностью сгнившими матрасами и чем-то вроде гнилого, деревянного каркаса, никак не вызывающим ощущения безопасности и уверенности в том, что кто-нибудь не спустится к ним туда вниз. Хотя, на самом-то деле, почти никто из живущих здесь, уже особо ничего не боялся. Разве что, сам Рома. В последнее время, в виду его плохого самочувствия, он как-то стал хоть немного переставать думать об этом. Лишь только когда сильный ветер был слышен где-то там, за этими матрасами на потолке, он мог насильно посмотреть туда, что-то представляя и задумываясь. В остальном же, все боялись лишь одного – того самого страшного судилища, ожидаемое каждого. Уже как примерно год такой страх пленил их головы больше, чем когда-либо раньше. Когда к отцу Гавриилу постепенно стала приходить болезнь, он думал об этом, как казалось Роме почти всегда. Даже в разговорах с отцом Михаилом или же с ним самим, всегда ощущалась та самая честность, которая не постигала обычного, здорового человека.

– Брат мой, – вдруг тихо и с полной уверенностью в голосе сказал отец.

– Да, отче.

– Как ты себя чувствуешь? – неожиданно для его послушника спросил он.

– Уже лучше, но вот кости ещё правда ломит. Да и грудь заложена. Как-то странно это…

– Что странно?

– Что лучше не становится, – очень тихо, с глубокой грустью и унынием промолвил Рома.

– Брось ты эти мысли, брат мой, – быстро проговорил отец и быстрым шагом поспешил из своего угла к его почти такой же темнице. – Ты что это такое думаешь? Грешишь, брат мой. Ой, как грешишь, – грустно произнес он. – Ты у Бога то сил просишь? Просишь, чтобы он тебя услышал? Просишь, чтобы он тебе милость дал?

– Прошу, – тяжело сказал тот, в глубине себя как-то неаккуратно пытаясь скрыть все те мысли, что даже сейчас распространялись по нему быстрее любой болезни.

– Больше значит проси! Я за тебя прошу! Каждый день, каждую свободную минутку за тебя молюсь! И ты проси.

– Правда? – удивленно, с каким-то отражением отчаяния в глазах, всё же через «не хочу» спросил он глядя прямо на старца.

– Ну конечно. Ты же брат мой. Я же тебя больше, чем себя люблю. Ты же для меня спасение.