Мой взгляд больше не искал старика за судовыми выступами и нагромождениями неизвестного мне допотопного морского оборудования. Я внимательно всматривался в лица матросов. И каждый из них, когда наши глаза встречались, склонял голову в знак послушания моей ещё не высказанной воле.

Цепляясь обеими руками за перила ограждения, я, как мог бодро, перешёл в капитанскую рубку и присел в углу на тот самый стул, на котором ещё вчера восседал старик. В голове отчаянно пульсировала кровь. Необходимо было сосредоточиться и обдумать моё новое положение и тактику общения с командой.

«Переубеждать их нет никакого смысла. Единственное, что могло бы изменить отношение команды ко мне,– это присутствие старика, но его нет!» Я вспомнил, как старый Огюст смотрел на меня, когда вместе с матросами я покидал капитанскую рубку, исполняя его же приказ о немедленном отбое. Мне тогда показалось, что он глазами умолял меня остаться, словно говорил: «Стой же, я ещё не нагляделся на тебя! Побудь рядом…». Но я вышел, и старик не остановил меня.

Подошёл капитан и в изысканно вежливой форме доложил:

– Господин Огюст, фарватер, предложенный вами вчера, слишком сложен даже для такого маневренного судна, как наше. Мы правим на шлейф, где мелководные каменистые пороги могут повредить корпус и создать нам определённые трудности. Прикажете не менять курс?

«Зачем он это сделал? – подумал я, понимая, что решение о порожистом фарватере было принято стариком сознательно.– Этой ночью закончилось его время. Он передал мне право на продолжение собственной жизни и, не откладывая на потом, видимо, решил проверить в деле мою житейскую хватку? Ну хитрец!»

Оказавшись перед реальным житейским препятствием, я почувствовал азарт преодоления.

– Нет, кэп, мы меняем курс на обратный. Возвращаемся в порт! – объявил я как можно более твёрдым голосом.

Предупредив командирским тоном лишние вопросы и, не дай бог, возражения, я указал кэпу на штурвал, рыжему верзиле – на румпель и хотел выйти из капитанской рубки, но ещё один матрос, кажется, Филипп, неожиданно вырос в двери капитанской рубки. Он держал перекинутую через локоть идеально выглаженную одежду.

– Господин Огюст, вчера вы просили подготовить вам новую одежду,– кэп склонил голову в вежливой улыбке,– она готова.

С этими словами он принял от матроса и переложил на свою согнутую руку милый старомодный костюмчик с большими узорчатыми пуговицами и жёстким накрахмаленным воротничком.

– Пройдёмте в вашу каюту, я помогу вам переодеться.

Честно говоря, я не видел необходимости в каком- либо переодевании, но, с другой стороны, по правилам игры, невольным участником которой я стал, у меня не было другого выхода.

Начинался прилив. Движение воды увеличило без того предельную скорость хода, и через три с половиной часа перед нами забрезжил тонкий горизонтальный силуэт берега. Ещё через час мы вошли в гавань Сан-Педро и причалили к пирсу набережной.

Как только швартовый канат был наброшен на оголовок кнехта, я поспешил на берег.

Представьте изумление, которое я испытал, когда яхта приблизилась к берегу и готова была войти в портовую гавань Сан-Педро. Вместо привычной многоэтажной гостиничной застройки, напоминающей игольчатую спину огромного дикобраза, передо мной предстал низкорослый уездный городишко со стелющейся вдоль берега двухэтажной вереницей симпатичных домишек вековой давности. Каждый из них являл собой архитектурный раритет, явно не подлежащий сносу.

Яхта вошла в гавань и направилась к ближайшему свободному пирсу. Команда стала готовиться к швартовке. Изредка матросы поглядывали в сторону берега и понимающе улыбались, приветствуя друг друга жестами об окончании плавания, понятными только им одним.