– Д-друзья!..– от волнения я стушевался.

Внезапные слёзы благодарности брызнули из глаз. Кэп также шмыгнул носом. А рыжий громила Васса, «позабыв» все правила флотской субординации, подошёл и дружески обнял меня за плечи. Щерясь в улыбке, как расколотый на две половинки арбуз, он гаркнул, перекрикивая нарастающий шум моря:

– Хозяин, благослови выпить за твоё здоровье с десяток кастильских либр3 добрейшего «Аликанте Буше»!..

– Вот-вот! – отозвался Филипп.– Наше южное вино, оно как море. Известное дело, моряк не тонет – он возвращается!

Сказав это, Филипп закатился на пару с Вассой шершавым штормовым хохотом.

– Эй вы, жареные селёдки, малый назад! – добродушно крякнул кэп, усмиряя развеселившихся матросов.– Господин Огюст,– добавил он, отдавая честь с лёгким наклоном головы,– не смеем вас задерживать! Вслед за капитаном матросы неуклюже раскланялись (по всему было заметно, что кастильские либры уже потекли в их ссохшиеся на ветру глотки), и колоритная троица зашагала по направлению к наиболее оживлённой части портовой площади, туда, где над толпой гуляк значилась вывеска «Таверна “Белый Сандро”».

«Сандро? – подумал я.– Странное имя, какое-то нездешнее».

Я смотрел, как они уходили, и задавался вопросом: «Это мои новые друзья?..». Как много странного ворвалось в мою жизнь за последние сутки: старик, яхта, кэп, эта девушка… Воспоминание о девушке-русалке заставило меня вздрогнуть. Я обернулся и обнаружил, что моя спутница пребывает в состоянии крайнего возбуждения. Всем своим видом, напоминающим трепетание голодного галчонка, она умоляла меня поторопиться.

«Хорошенькая»,– подумал я. Вновь привиделись кормовая поперечина, недавний сон и хрупкая русалка Катрин. Нет, этого не может быть! Прелестная незнакомка точь-в-точь походила на мою подводную подружку. Те же тонкие руки-хворостинки, то же золото волос…

«Разве что нет хвоста»,– ухмыльнулся я, совершенно сбитый с толку.

– Огюст, что с тобой? – удивилась девушка. Сбитый с толку, я не знал, что сказать. Не дождавшись ответа, она схватила меня за руку и повела вглубь прибрежного квартала.

По дороге девушка без умолку рассказывала новости Сан-Педро, случившиеся в моё (?) отсутствие. А я глядел на приметы незнакомого мне времени и не мог налюбоваться их причудливым разнообразием. Сменить век стандартизации на век неповторимых индивидуальных особенностей – это было поистине круто! Мой пугливый ум, как сёрфер, оказавшийся под гребнем гигантской волны, спешно пытался сориентироваться, куда ему следует плыть дальше.

Мы подошли к старинному особняку. Фасад дома был украшен затейливой колоннадой. Над центральным портиком на уровне второго этажа располагался просторный балкон, увитый многолетней виноградной лозой. Точно такую архитектурную деталь я видел по выходу из «Талассии», когда вслед за стариком задержался на круговом перекрёстке. Скаты крыши и пологие фронтоны дома посверкивали красной, недавно положенной медью. Во всём чувствовались умная мужская рука и женское внимание к мелочам.

– Пойдём же! – девушка открыла ключом высокую парадную дверь и буквально втолкнула меня в прихожую. Сбросив в передней обувь, мы поднялись на второй этаж, прошли несколько метров по коридору с высоким потолком и, распахнув узорчатые створы парадной двери, оказались в большой светлой зале.

По множеству декоративных элементов, умело разбросанных в пространстве залы, несложно было догадаться, что передо мной центральное помещение в доме. Потолок радовал глаз фрагментами лепнины и крупными архитектурными кессонами. Три огромных окна наполняли воздушное пространство залы россыпью золотистого света. Солнечные лучи дробились в узорах тюлевых занавесок и при малейшем колыхании ветра заводили на стенах залы искромётный танец. При этом казалось, что причудливый рисунок стен, выполненный в технике венецианской штукатурки, нарушает свою изобразительную статику и тоже включается в танцевальный круговорот.