Дон Альфонсо прилагал усилия, чтобы выглядеть спокойным.

– Эскривано хорошо для меня постарался, – сказал он. – Он сделал больше, чем все его предшественники. В хозяйстве моего королевства возрос порядок и уменьшился гнет. Ты несправедлив к этому человеку, дон Мартин.

Искренность, с которой король взял под защиту своего еврея, испугала архиепископа.

– Теперь я вижу, – заметил он, теперь уже без гнева, скорее с беспокойством, – что Святейший отец имел все основания предостеречь христианских государей от евреев-советчиков. – И дон Мартин процитировал послание папы: – «Берегитесь, монархи христианские. Коль излишне приблизите к себе иудеев по милости вашей, то воздадут они вам согласно пословице: mus in pera, serpens in gremio et ignis in sinu – как мышь в мешке, как змея за пазухой, как тлеющий уголь в рукаве»[70]. – И удрученно закончил: – Сей человек стал ужасающе близок тебе, дон Альфонсо. Он, как червь, пробрался в твое сердце.

Король был растроган печалью друга.

– Не подумай, – сказал он, – будто я намерен удержать то, что причитается церкви. Я взвешу твои и его доводы и, если не услышу от него чего-то чрезвычайно весомого, убедительного, а главное – несвоекорыстного, тогда последую твоему, а не его совету.

Архиепископ по-прежнему был хмур и озабочен.

– С тебя разве не довольно, – предостерегающе напомнил он, – что Господь, по грехам твоим, обрек тебя бить баклуши в то время, как весь христианский мир сражается? Не прибавляй к старым грехам новых! Заклинаю тебя, не допускай, чтобы в твоих землях поганые нехристи глумились над эдиктом Святейшего отца!

Дон Альфонсо взял его за руку.

– Благодарю тебя, – молвил он. – Я вспомню твое предупреждение, если советник мой попытается заговаривать мне зубы.

Пока король дожидался Иегуду, слова дона Мартина не шли у него из головы. А ведь архиепископ-то прав! Не надо бы так близко связываться с этим евреем. Чужак, с которым поневоле приходится вести дела, так бы и надо с ним обращаться. А он, Альфонсо, уже обращается с ним как с другом. Был у него в гостях, взял его сына к себе в пажи, строил куры его дочери и даже, задетый насмешками этой чванливой девчонки, решился восстановить мусульманский дворец. Отогреешь змею на груди своей, а она тебя все равно ужалит. Может статься, уже ужалила.

Нет, еврей больше не опутает его своими чарами. Надо призвать Иегуду к ответу – почему это он еще не стребовал саладиновой десятины с альхамы. И если он не приведет каких-то крайне весомых доводов, Альфонсо передаст все эти дела в ведение дона Мартина. Пусть не больно-то превозносятся, нехристи поганые!

Но ведь в таком случае выходит, что он передаст церкви свое право владения евреями, свое patrimonio real?[71] Его предки никому не позволяли посягнуть на это святое королевское право.

Он просмотрел донесения о финансах государства. Состояние дел было благоприятно, более чем благоприятно. Эскривано сослужил ему хорошую службу, отрицать этого нельзя. Однако он, Альфонсо, сохранит в сердце своем предостережения архиепископа; он не позволит водить себя за нос.

Для начала он потребует, чтобы еврей предоставил ему огромные денежные суммы для Калатравы и для выкупа пленников. Уже из ответа еврея станет ясно, чтó для него стоит на первом месте – интересы казны и государства или его собственная выгода и выгода единоверцев.

Король встретил Иегуду, переполненный надеждами и опасениями.

Иегуда тоже был беспокоен и напряжен. От этой беседы с королем зависело бесконечно многое, следовало вести себя крайне осмотрительно.

Прежде всего он подробно остановился на состоянии хозяйства в стране. Поведал о серьезных успехах, не забыл и о маленьких достижениях, которые должны были особо порадовать короля. Рассказал, к примеру, о большом конном заводе: шестьдесят породистых коней из мусульманского аль-Андалуса и из Африки как раз находятся на пути в Кастилию, их сопровождают три опытных коневода. Доложил и о кастильской монете: золотых мараведи чеканят все больше, и, несмотря на то что портрет дона Альфонсо (как, впрочем, и всякое изображение человеческого лица) заставляет хмуриться приверженцев пророка, в мусульманских странах поневоле приняли в оборот эти полновесные золотые с лицом дона Альфонсо и гербом его державы. А государыня королева, наверное, обрадуется вот какой вести: недалек день, когда она сможет примерить одеяния, изготовленные из кастильского шелка.