– Так бы его оттуда и вышвырнул! – горячился дон Альфонсо.
Дон Манрике увещевал его:
– Будь справедлив, государь. Кто-кто, а наш еврей честно заслужил свой кастильо. Он дал нам больше, чем обещал. Гранды согласились выплачивать налоги в мирное время. Семнадцать городов, прежде принадлежавших грандам, отныне повинуются тебе. А если эти проклятые Кастро и держат в застенках нескольких твоих подданных, зато свободу обрели сотни рыцарей и солдат, томившихся в севильском плену.
Ему возразил архиепископ дон Мартин, круглолицый, краснощекий, веселый, хоть и грубоватый человек с заметно поседевшей шевелюрой. Своей воинственной статью он больше напоминал рыцаря, чем духовного пастыря. Одеяние, приличное его сану, было надето поверх лат. По его мнению, жить здесь, в Толедо, в непосредственной близости от мусульман, значило постоянно находиться в крестовом походе.
– Ты не поскупился на похвалы своему еврею, благородный дон Манрике, – произнес он зычным голосом. – Соглашусь, этот новый Ибн Эзра умудрился выколотить из страны сотни тысяч золотых мараведи и даже поделился этими деньгами с королем, нашим государем. Но тем больший ущерб нанес он нашей Святой церкви. Не скрывайте от себя это печальное обстоятельство, господа! Толедские евреи уже во времена готов, наших отцов, отличались наглостью. Теперь же, государь, когда Иегуда облечен высоким придворным саном, альхама вконец обнаглела. Их cтaршина, этот чертов Эфраим бар Абба, не только отказывается платить причитающуюся мне десятину – и здесь он, к сожалению, может сослаться на тебя, государь, – вдобавок он имеет бесстыдство возглашать в синагоге пророчество Иакова: «Скипетр будет в руке Иуды и жезл повелителя – у ног его»[53]. А ведь я не поленился прибегнуть к сочинениям Отцов Церкви, чтобы ясно доказать ему: благословение Иакова оставалось в силе до прихода мессии, но утратило всякую цену после явления Спасителя. Да что тут скажешь, ведь только нам, христианам, удалось докопаться до потаенного смысла Писания. Евреи же, подобно неразумным тварям, цепляются за его букву.
– Возможно, все же, – кротко заметил каноник, – не следовало бы столь строго порицать толедскую альхаму. Во время оно, когда евреи Иерусалима, сии нечестивцы, слепцы, грешники, волокли Господа нашего Иисуса Христа на неправый суд, толедская община отправила послание первосвященнику Каиафе, остерегая его: да не распнет он Спасителя. Так оно записано в древних книгах.
Архиепископ смерил дона Родрига недовольным взглядом, однако удержался от резкого выпада. С каноником-секретарем его связывали довольно-таки необычные узы. Архиепископ был набожен и в душе глубоко честен; он сознавался сам себе, что бойцовская натура иногда побуждала его к словам и делам, кои мало приличествовали примасу Испании[54], преемнику святых Евгения и Ильдефонсо. Ради искупления грехов, в кои могла его завлечь собственная воинственность, он и возложил на себя тяжкое бремя – постоянное присутствие кроткого, как ягненок, дона Родрига; на то он и сошлется в свое оправдание, если на Страшном суде ему вменят в вину, что воин подчас одолевал в нем пастыря.
Поэтому он, оставив без ответа возражение дона Родрига, обратился к королю:
– Когда ты, послушавшись необходимости и своих советчиков, призвал ко двору еврея, я уже предостерегал тебя, дон Альфонсо. Я предсказывал: пройдет некоторое время и ты пожалеешь о том. Не зря ведь Святейший собор постановил, что христианским королям не следует назначать неверных на высокие должности.
Дон Манрике заметил:
– Тем не менее король Английский, король Наваррский, короли Леона, Португалии и Арагона, вопреки постановлению Латеранского собора, сохранили своих министров-евреев. Они ограничились тем, что выразили Святейшему отцу свое сожаление. Именно так поступил и наш государь. Кроме того, государь мог сослаться на пример своих сиятельных предков. У Альфонсо Шестого, императора всея Испании, было два еврейских министра, а у Альфонсо Седьмого – целых пять. Мне сложно себе представить, чтобы кастильцы одни, без помощи евреев, смогли построить столько святых церквей, столько крепостей для защиты от мусульман.