«Он» – мужчина лет сорока, с небольшим чемоданчиком, – стоял молча, ожидая, пока ему освободят место. Был он какой-то поникший, зажатый. Никакой – говорят о таких людях.

Я отодвинулась от окна, чтобы он сел.

– Так, вот тебе пятьдесят рублей на постель, – сказала женщина. – Вот пакет с едой. На станции не выходи, а то отстанешь от поезда. По вагону не ходи. Куртку сними…

– Да что уж вы с ним так, как с маленьким, – не выдержала старушка, сидящая у окна напротив, которая тоже с интересом наблюдала эту сцену.

Строгая пожилая женщина, не обратив никакого внимания на ее слова, продолжала:

– Я позвоню маме, что я тебя посадила. Приедешь домой, пусть мама позвонит мне, что ты доехал.

Мы со старушкой только переглянулись и глаза опустили, так нелепа была вся эта ситуация, когда взрослого уже мужчину приводит, как маленького, пожилая женщина, которой, наверное, делать больше нечего, как только ехать в переполненном метро на вокзал, чтобы проводить такого вот «мальчика».

«Больной, что ли?» – подумала я. Подумала, пожалуй, даже с надеждой и сама себе поразилась: ничего себе – надеюсь, что человек этот болен. Но так, по крайней мере, мне была бы понятна вся ситуация. Ведь если он здоров, то почему он такой беспомощный, что сам в вагон сесть не может, что его надо с рук на руки передавать.

Он не был больным. Обычный, ничем не примечательный, действительно – «никакой» мужчина так и сидел весь вечер у окна, выполняя инструкцию – по вагону не ходить. Сдержанно, неохотно, как-то очень уж смущаясь, отвечал на вопросы словоохотливой старушки. Так же робко, просто не умея, наверное, общаться, что-то отвечал соседу, пытавшемуся поговорить с ним о политике.

Я, сидя с ним рядом, просто наблюдала, слушала и – жалко мне его было. Таким робким, таким запуганным, что ли, он был.

– Вы мне скажите, когда вы захотите стелить постель, – сказала я ему, – и он даже как-то дернулся от моих слов, как будто в них была угроза. – Чтобы я вам не мешала, – мягко сказала я ему, – если вы захотите спать…

Он только головой кивнул.

А я подумала: он, конечно, не больной, он нормальный. Но он в то же время – ненормальный. Разве можно назвать нормальным мужчину лет сорока, боящегося мира, несамостоятельного, забитого какого-то?!

Я встречала в жизни таких людей и слышала на тренингах много историй о таких вот больших детях, которые выросли, но так и не стали взрослыми.

И поражала меня во всех этих случаях одинаковость их жизненных сценариев. Можно было только менять имена – события, факты были одни и те же.

Хороший, милый, но – незаметный, робкий человек. Прекрасный исполнитель, на котором все, что называется, «воду возят». Живет под контролем уже пожилых родителей: «Ты поел? Когда домой придешь? Почему задерживаешься?» Одинокий, так и не нашедший себе партнера в силу своей робости. Или живущий в тисках такого же, как родители, авторитарного партнера, который так же контролирует каждый его шаг. А если вдруг родители или партнер, которые вели его по жизни, исчезнут – человек испытает беспомощность и непонимание: как жить дальше?

Дальше – депрессия, постоянная депрессия. Часто – алкоголизм как попытка спрятаться, уйти от этой страшной и непонятной жизни. Иногда – самоубийство, как основной возможный способ уйти из жизни.

Каждый раз слушая об очередном вот таком сценарии, я думала грустно: а ведь начинаются такие сценарии всегда с одного и того же: «Деточка, давай я тебе гольфики надену…», – а ребенку уже пять лет. «Деточка, давай я тебе косички заплету…», – а ребенку уже восемь лет. Или: «Слушайся маму. Делай, как говорит мама. Мама знает, что тебе надо!»