– А как должно быть? – спросила я. – Как бы вы хотели?

– Чтобы слушалась! Если ей сказали: «Иди есть» – чтобы шла и ела. Вы поймите, – сказала мама, – ей шесть лет, и она меня уже не слушается! А что я буду с ней делать в тринадцать лет? В пятнадцать? Ребенок должен слушаться взрослых! – произнесла она категорично.

– Откуда вы это знаете? – задала я ей неожиданный для нее вопрос.

И она растерялась.

– Ну, знаю… Ну а как еще?

– Вы сами были послушной девочкой? – спросила я ее.

– Конечно! – горячо ответила она. – Мама была для меня авторитетом. Я всегда ее слушалась! Всегда. Потому что она была взрослым человеком, она лучше меня все знала. Да, я ее слушалась…

– Расскажите мне, как вы ее слушались? Вспомните какой-нибудь пример из своей детской жизни…

И женщина рассказала, как однажды они с мамой пошли в магазин покупать ей туфельки. Ей было лет пять, она помнила себя очень маленькой, видящей маму снизу, держащейся за мамину руку.

– Мне очень понравились красные туфельки с бантиками, – рассказывала женщина, – они были такие красивые! Но мама сказала, что надо брать синие туфельки с пуговичками. Мама же лучше знала, что мне нужно. И мы купили синие туфельки с пуговичками. Когда я их мерила, они немного жали в пальчиках. Но мама сказала, что это ничего, что они растянутся. И поскольку мама лучше меня знала, я не стала с ней спорить. И я пошла домой в новых синих туфельках. И пока я шла – мне было очень больно, потому что туфли мне жали и натирали пальцы, но я молчала – мама же сказала, что это ничего, что они растянутся…

Женщина замолчала, чувствовалось, что ей неприятно было вспоминать об этом.

– Чем закончилась эта история? – спросила я.

– Когда я пришла домой, – после паузы сказала женщина, – мои пальчики были стерты в кровь. Но мама сказала, это ничего, не страшно, это заживет…

– И вы хотите, – сказала я ей, – чтобы ваша девочка тоже была такой вот послушной и беспрекословно делала то, что сказала мама?

И она ответила мне быстро, горячо, искренно:

– Нет, так я не хочу! – и повторила: – Так не хочу! Пусть лучше спорит, пусть не соглашается, пусть делает по-своему, но только не так, как я! Я же потом полжизни из себя эту девочку, молчаливую и послушную, изживала. Сколько я боли получила оттого, что стоять за себя не могла… Нет! – И опять горячо сказала: – Только не так! Я не хочу, чтобы она стала такой, какой была я…

Но многие родители именно этого и хотят – послушных, молчаливых детей. Удобных для родителей. Но неудобных для своей жизни, в которой надо стоять за себя, иметь свое мнение, отстаивать свои убеждения, идти своим путем.

Но мы, родители, всеми способами стараемся делать ребенка послушным другим, подчиняющимся другим, удобным для других.

И они, послушные нам, потом проживают свои жизни для других, ради других, либо мучительно освобождаются от послушания, изгоняя из себя маленького раба, который в них живет.

Как ты думаешь – будут ли они нам за это благодарны?

Его привела в купе вагона пожилая женщина.

– Освободите наше место, – строго сказала она мне, сидящей у окна, – ему надо сесть.

Я посмотрела на женщину. На него. И даже растерялась, так неожиданны были ее слова. И не сдвинулась с места. Посмотрела на женщину с удивлением – что она имела в виду?!

– Женщина, – сказала она мне еще строже, – освободите наше место! Эта нижняя полка – наша.

– Простите, а я где должна сидеть, по-вашему мнению, на своей верхней полке? – придя в себя, спросила я ее. Но она, не услышав в моих словах никакой иронии, все так же строго сказала:

– Освободите место! Пусть он сядет у окна!