Я проклинала себя, свою слабость… Отца. Его – больше всех.
В одно мгновение из героя детства он вдруг превратился во врага. Самого лютого. Безжалостного… Он стал моим палачом.
Все спрашивала себя: могла ли я что-то изменить? Скорее всего, да.
Если бы была чуть смелее… опытнее.
Если бы не была папиным цветком, без права голоса…
Если бы узнала…
Эти бесконечные “если” никогда не заканчивались. Рамки и ограничения не исчезали. А я оставалась все тем же безголосым растением – лучшим украшением отцовской оранжереи. Меня холили, обо мне заботились, даже любили. Но в ответ требовали одно – безоговорочное подчинение. Пока однажды я не пошла против правил…
Выныриваю из прошлого и провожу рукой по лицу, сбрасывая наваждение.
– Будь он жив, – Аня не договаривает.
Продолжает выжидательно смотреть.
– Он бы не оставил меня одну…
Это единственное, во что я верю и чем живу. Чем спасаюсь.
Больше у меня ничего нет.
Еще минуту мы сидим в тишине. Переваривая ситуацию. Собирая себя по кускам.
– Надо возвращаться…
Беру салфетку и пытаюсь привести себя в порядок.
Рука все еще не слушаются, но чувствую я себя лучше.
Быстренько поправляю макияж и смотрю на свое отражение. Замученная такая. Затравленная.
А еще – пустая.
– Я готова. Можем идти.
– Подожди, – останавливает Аня. – По поводу нашего разговора. Что ты решила? Согласна?
– Нет, Ань. Прости, но нет… Я не смогу…
– Боишься, что муж не проглотит? – мачеха шумно вздыхает.
– И это тоже. Но больше всего я боюсь за Леру. В последнее время он слишком часто о ней говорит… Если с ней что-то случится…
– Думаешь осмелится?
– Не знаю, – отвечаю шепотом. – Не хочу проверять.
Младшая сестра Тимура – все, что у меня от него осталось. Когда он погиб, Лере было десять. Он был ее семьей. Я не могла позволить, чтобы ее забрали в детский дом!
Поэтому… я продала себя.
Моя жизнь в обмен на жизнь Леры.
Мы с Глебом заключили договор.
Это и была цена за мое согласие.
Свадьба состоялась.
Лера вместе с новыми опекунами отправилась в соседнюю область, а я – в дом Галицына…
Накидываю на плечи пиджак.
– Идем скорее, – улыбаюсь. – Зрители ждут.
– Да… я догоню через минуту. Мне… надо сделать пару звонков. Я быстро.
Я молча киваю и выхожу, даже не подозревая, что именно этот момент все и начнется.
Глава 4.
В полночь карета превращается в тыкву, музыка затихает, и примерная чета Галицыных перестает существовать.
– Не думай, что я прощу тебе этот трюк с отцом, – шипит Глеб пока мы едем в лифте.
– Какой трюк?
Не понимаю.
Его не было час – все это время я только и делала, что прикрывала его перед свекром. Чего только не напридумывала, чтобы оправдать его отсутствие, а он…
– На твоем месте я бы лучше подумала, как объяснить ему свой побег. Ты оставил меня там одно, – злобно смотрю на него. – В этом чертовом платье. Как какую-то…
– Ладно! Хватит ныть. Ничего же не случилось, – отрезает он, морщась. – Голова раскалывается.
– А ты пей больше, – фыркаю.
– Снежа!
Вздрагиваю от его крика. Сжавшись в комок, готовлюсь к защите.
Даже дышать перестаю.
Если бы не упиралась в стену, сто процентов сползла бы на пол или даже рухнула бы, как сломанная марионетка.
Сбоку отчетливо слышится протяжный выдох.
Но ничего не происходит.
Лифт замирает, оглушая металлической трелью. Двери разъезжаются, и мы молча идем к своему номеру.
Огромный президентский люкс встречает тишиной, приглушенным светом и слабым ароматом лаванды. В электрическом камине мерцает огонь, стол накрыт на две персоны. И свечи. Они сразу бросаются в глаза.
– Я в ванную, – бросаю холодно и быстрым шагом направляюсь в комнату.
Ноги гудят от усталости. Чувствую себя как выжатый лимон и ни о чем не могу думать. Ужасно хочется спать.